Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - читать онлайн книгу. Автор: Наум Синдаловский cтр.№ 109

Особенно яростное сопротивление городского фольклора вызывали идеологические символы советской власти, зафиксированные в топонимике, как бы они ни выглядели – в виде обезличенных собирательных названий или в персонифицированном образе конкретных лиц с собственными именами и фамилиями. В 1981 году в Польше огромным влиянием среди населения пользовалось всепольское профсоюзное движение «Солидарность», возглавившее борьбу польского народа за построение нового демократического государства. Последний президент социалистической Польши Войцех Ярузельский, напуганный освободительным движением «Солидарности», боровшимся в том числе за выход Польши из коммунистического лагеря, объявил в стране военное положение, распустил все профсоюзы и тем самым загнал Польшу в экономический, социальный и политический тупик, выход из которого грозил революционным взрывом.

По иронии судьбы, за 10 лет до описываемых событий в Ленинграде одной из транспортных магистралей на правом берегу Невы присвоили название «Проспект Солидарности». Никакого отношения к польским профсоюзам этот топоним не имеет. Проспект, как утверждают все топонимические справочники, был назван в память о солидарности всех трудящихся, осуществивших

Октябрьскую революцию. Но желание фольклора намекнуть власти о возможных последствиях антинародной политики своего государства было так велико, что для этого годился любой повод, тем более такой эффектный, как полное совпадение названий ленинградского проспекта и непокорного польского профсоюза. И появилась блестящая ядовитая шутка, вошедшая бесценной жемчужиной в золотой фонд петербургского городского фольклора: «Ленсовет постановил переименовать проспект Солидарности в тупик Ярузельского».

На том же правом берегу Невы, к северу от Веселого Поселка раскинулся новый жилой район, транспортные магистрали которого названы собирательными именами активных участников социалистического строительства – передовиков производства, кадровых рабочих, молодых рационализаторов, энтузиастов социалистического строительства. Это проспекты Наставников, Ударников, Энтузиастов и Передовиков. Между тем к концу советской эпохи все более и более отчетливо проявлялась подлинная суть взаимоотношений трудового народа и партийной власти. В низовой культуре эти отношения были выражены в убийственной формуле того времени: «Они делают вид, что нам платят, мы делаем вид, что работаем». Всякое лицемерное заигрывание с народом вызывало ответную негативную реакцию в фольклоре. Не осталась без внимания и неприкрытая лицемерная фальшь новых топонимов. Вот почему эти жилые кварталы до сих пор известны как «Страна дураков» или «Район идиотов».

Эти «идиоты» и «дураки» находились на одном полюсе противостояния. На другом полюсе маячили недосягаемые и неприкасаемые партийные начальники. Они пользовались личным транспортом, спецмагазинами, продовольственными наборами и другими привилегиями, недоступными производственным рабочим и творческой интеллигенции в лице передовиков, наставников, энтузиастов и ударников. Жизнь этой советской и партийной элиты олицетворял Смольный, подступы к которому бдительно охранялись от простого люда. В народе они ассоциировались с главарями уголовных банд, которые на блатном жаргоне назывались паханами. В ленинградской низовой культуре были хорошо известны прозвища аллеи, ведущей к центральному входу в Смольный: «Аллея партийных паханов» и «Тупик КПСС». Кстати, и сам Смольный заслужил в народе немалое количество нелицеприятных прозвищ, среди которых и «Дом придурков», и «Дворец мудозвонов», и «Желтый дом» в значении «дом сумасшедших», и «Дом красных мастурбаторов». Заданная инерция оказалась настолько мощной, а ассоциации недавнего советского прошлого так ярки и незабываемы, что когда в здание Смольного въехала администрация первого, всенародно избранного мэра Санкт-Петербурга, Смольный остался в народном сознании как «МэрЗкое место».

Возможности фольклора расширялись и возрастали параллельно с ростом и расширением городских территорий. Массовое строительство на Гражданке разделило этот новый жилой район на две неравные части: фешенебельную – южнее Муринского ручья и более скромную – на северо-востоке от него. Разный социальный статус районов тут же нашел отражение в фольклоре. Один из них был обозначен аббревиатурой ФРГ, то есть «Фешенебельный Район Гражданки», что вполне соответствовало аббревиатуре Федеративной Республики Германии с ее капиталистическими успехами в экономике и социальной жизни. Второй район удостоился других литер. В народе его называли ГДР, что полностью совпадало с литерами, обозначавшими Германскую Демократическую Республику – государства, испытавшего на себе все прелести строительства коммунизма по примеру и под руководством Советского Союза. Для усиления различия между двумя немецкими государствами аббревиатуру ГДР в применении к Гражданке Дальше Ручья еще расшифровывали как «Говенный Демократический Район».

Для реализации своих политических планов использование только обезличенных топонимов большевикам было недостаточно. Они понимали, что в стране почти поголовной неграмотности, какой досталась им Россия, городская топонимика в распространении новых идей играла исключительно важную роль, как, впрочем, любой зрелищный вид искусства. Не зря Ленин так ратовал за цирк и кино, как наиважнейшие художественные жанры. Для восприятия зрелищ не нужны ни умственные усилия, ни знание родного языка. Конечно, и топонимический язык требовал кое-каких грамматических навыков, но ярко выписанные, состоящие всего из одного-двух, редко трех слов, широко растиражированные на десятках, а то и сотнях адресных табличек, названия улиц были восприимчивы и понятны как митинговые лозунги. Кроме того, они были у всех на слуху. В этом смысле уличная топонимика обещала стать идеальным инструментом для усвоения пропагандистских материалов. Большевики не преминули им воспользоваться.

В рамках этой программы полностью был заменен привычный штат «небесных покровителей» заводов и фабрик, учебных заведений и общественных организаций. Среди новых патронов оказались не только те, кто сложили головы на алтарь отечества, но и те, что благополучно здравствовали на этом свете и вовсе не собирались на тот. Титульные доски на фасадах советских организаций запестрели именами революционных деятелей, отчеканенными в бронзе и выбитыми на граните и мраморе.

Наиболее массовое переименование было приурочено к пятой годовщине Октябрьской революции. В народе оно получило название «Красное крещение», и сопровождалось политическими декларациями типа: «Шаг за шагом, черта за чертой мы будем стирать надписи старого времени. Пройдут годы, и ничто больше не будет напоминать проклятого прошлого».

Одновременно адресные таблички Петрограда заполонили имена новых героев, среди которых на первых ролях подвизались заговорщики, террористы, бомбисты и экспроприаторы самого высшего пошиба. Успех превзошел все ожидания. Степан Халтурин, Андрей Желябов, Иван Каляев, Софья Перовская стали образцами для подражания миллионам юных пионеров, готовых слепо подчиняться, безоглядно идти и бездумно верить. Призрак Софьи Перовской, террористки, участницы злодейского покушения на императора Александра II, в поисках неокрепших душ, готовых продаться дьяволу в обмен на обещания коммунистического рая, до сих пор бродит по Малой Конюшенной улице, с 1918 по 1991 год носившей ее имя. А жители улицы Чайковского так до конца и не разобрались, чье имя в 1923 году было присвоено бывшей Сергиевской улице – композитора Петра Ильича Чайковского или его однофамильца – народника, затем эсера и потом врага советской власти Николая Васильевича Чайковского.