Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Синицин cтр.№ 18

— Нет!.. Просто я белая ворона среди журналистов и почти не употребляю горячительных напитков… — признался я.

— Да, с твоей нервной системой отъявленного драчуна употреблять горячительное было бы опасно… — пошутил Андропов, намекая на известные ему мои драки с Бурковым.

Юрий Владимирович налил себе сока из кувшина, мы чокнулись, и я пригубил из своей рюмки какой-то райский напиток.

Андропов, отпив с полфужера, поставил его и стал очень серьезен. Без предисловий он спросил меня:

— Ты слышал когда-нибудь о Шелепине и шелепинцах? — Очевидно, эта тема причиняла ему тогда беспокойство. Именно в самом начале 70-х годов шелепинцы усилили свой натиск на Брежнева.

— Конечно слышал, — сказал я. — В октябре шестьдесят четвертого они были главной силой, которая свергла Хрущева и хотела захватить власть.

Юрий Владимирович чуть склонил голову набок и с еле заметным удивлением снова спросил:

— А дальше что было?

Мне отчего-то, возможно от необычного вина, стало весело на душе, и я брякнул, не подумав, с кем говорю:

— А дальше… Лет этак через сорок в учебнике по истории партии напишут, что Брежнев очень вовремя выгнал Шелепина, снял с КГБ его дружка Семичастного, поставив на этот пост Андропова…

Юрию Владимировичу тоже стало весело. Он расхохотался. Отсмеявшись, он снял очки, протер их большим белым носовым платком.

— Мне Конрад Михайлович говорил, что у тебя нестандартное мышление, но ты что-то совсем распоясался… — сказал он серьезно, но глаза его продолжали смеяться. И добавил: — В ответ на твою откровенность я расскажу тебе, как развивалась ситуация в АПН начиная с апреля нынешнего года, с вашего юбилейного номера журнала «ММ».

Я насторожился. Было очень интересно узнать закулисную историю снятия Буркова.

Андропов, откинувшись на стуле, уже совсем бесстрастно начал рассказывать:

— Шелепинцы до сих пор не смирились со своим поражением и ищут опоры в ЦК и политбюро против Леонида Ильича. Бурков, без пяти минут секретарь ЦК, оставался при власти их главной пробивной и информационной силой. Некоторые заведующие отделами ЦК и даже более влиятельные персоны очень крепко его поддерживали. Михаил Андреевич Суслов, стоящий на стороне Брежнева, никак не мог найти приличный повод снять последнего самого высокопоставленного активного шелепинца — Буркова. Бурков вел себя исключительно осторожно. Но тут как раз появился ты, драчун, со своей докладной запиской о контрольном номере юбилейного журнала «ММ». Бурков так рассвирепел, что потерял всякую осторожность. Твою записку передали Суслову в тот же день, когда ее отверг Бурков. Ее читали и Михаил Андреевич, и Леонид Ильич, и я. Все мы поразились твоей смелости. И вот наконец появился желанный повод убрать Буркова. Так что твоя записка стала для него банановой кожурой на паркете…

Отпив глоток сока, Андропов продолжал:

— Немедленно была создана комиссия. Часть ее вылетела в Хельсинки и учинила финансовую ревизию Огнивцеву. Кстати, у него нашли точно такие же финансовые нарушения, как и у твоего бывшего шефа в Стокгольме… NN… кажется… Мне о твоей борьбе с казнокрадом из ГРУ и его московскими покровителями рассказывал когда-то Конрад Михайлович…

Я поразился памяти Юрия Владимировича — она удерживала столь незначительные для него, по моему мнению, факты четырехлетней давности. Очевидно, здесь играла свою роль и его патологическая ненависть к коррупции и взяточникам. Может быть, эта ненависть частично и привлекла его изначальное внимание к моей скромной персоне?

— А потом и появилось «Постановление секретариата ЦК КПСС о журнале «Спутник», сделанное на основе твоей записки. Хотя журнал этот, по правде говоря, очень нравится Леониду Ильичу и мне… Но чтобы вывести тебя из-под незаслуженного удара, Суслов распорядился пальнуть в Буркова не через журнал «ММ», а именно через «Спутник».

Мы проговорили еще минут сорок на разные актуальные международные и партийные темы. Я при этом робко вытащил из вазочки и съел одну за другой две чудесные конфеты. Это был чернослив в шоколаде, с миндальным орешком внутри, пропитанный ромом. Андропов встал, давая понять, что беседа окончена. Он еще раз похвалил меня за неординарность мышления и сказал, что хотел бы вот так, неформально, встречаться со мной раз в месяц или два, как получится, чтобы подискутировать по разным проблемам.

— Я люблю беседовать с молодыми, у которых свежие мозги, — признался он.

Но прежде чем проводить меня до двери, он опорожнил почти всю вазочку с понравившимися мне конфетами в глубокие боковые карманы моего пиджака.

Следующая наша встреча состоялась месяца через полтора. Мне позвонил Женя Калгин и назвал время и адрес, куда я должен был прибыть самостоятельно.

Так начались мои товарищеские встречи — аспиранта АОН при ЦК КПСС и кандидата в члены политбюро ЦК, во время которых мы в свободной манере обсуждали разные проблемы. Я помню, как меня поразила одна из них.

Андропов вдруг заговорил о роли спецслужб внутри государства, о склонности к репрессивной и карательной политике некоторых наших бывших вождей. С большой горечью он вспомнил тот факт, что в некий год до смерти Сталина в нашей стране единовременно находилось за решеткой и колючей проволокой лагерей десять (!) миллионов заключенных. Я думаю, что он опирался на цифру, которую Хрущев привел в секретном докладе о культе личности Сталина XX съезду КПСС. В этом докладе, ставшем известным на Западе уже через несколько недель после его прочтения на закрытом заседании съезда в Кремле, тогдашний вождь, Никита Хрущев, заявил: «Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 миллионов человек» [1] ^[1]. До краха КПСС в 1991 году сомневаться в истинности высказываний первого человека в партии никто из советских коммунистов не осмеливался под угрозой репрессий. Юрий Владимирович, формировавшийся как высокопоставленный партийный функционер именно в последние годы жизни Сталина и во времена расцвета публичных речей Хрущева, также явно не имел желания поставить под сомнение цифру из доклада XX съезду. Ведь это было бы великой крамолой.

Нынешние исследователи сталинских и хрущевских времен называют другие, не столь вопиющие, но не менее трагические цифры. Так, С. Кара-Мурза во второй части своей книги «Советская цивилизация» пишет, что Хрущеву в феврале 1954 года, то есть за два года до закрытого заседания XX съезда 25 февраля 1956 года, была представлена справка, подписанная генеральным прокурором СССР, министром внутренних дел СССР и министром юстиции СССР, содержавшая данные о числе осужденных всеми видами судебных органов за период с 1921 года по 1 февраля 1954 года. В ней якобы зафиксирована сумма в 1 727 970 заключенных. Но можно ли доверять статистике прокуроров школы Вышинского, министров внутренних дел — учеников Ежова, министров юстиции — стражей революционной законности типа палача-матроса Крыленко? Не уверен в этом. Далее. Кто сосчитал миллионы советских военнопленных, сдавшихся во время войны немцам, выживших к 1945 году и из немецких концлагерей прямиком отправившихся в советские? Ведь только с июня 1941 года до декабря 1941 года в германский плен попало около трех миллионов советских красноармейцев и командиров. Все они автоматически были осуждены как «изменники Родины». А сколько было немецких военнопленных в СССР, сколько из них выжило и вернулось в Германию в 50-х годах, сколько сидело в советских тюрьмах и лагерях, как военные преступники?