Вскоре, впрочем, новые сослуживцы своим прекрасным, искренним поведением и открытым, честным характером завоевали себе расположение всех офицеров, а впоследствии, под огнем, перед лицом смерти, где люди всех положений становятся равными, окончательно закрепились с ними самые тесные товарищеские отношения.
Почти одновременно с этими офицерами в город прибыл конвой Главнокомандующего – дивизион Лейб-гвардии казачьего полка, и все ждали проезда Его Высочества. По всему было видно, что армия приступает к решительным действиям, что мы накануне крупных военных событий. И действительно, 16 июня с быстротой молнии разнеслась по городу радостная весть об удачной переправе через Дунай дивизии Драгомирова. Глаза у всех весело заблистали, мы радостно поздравляли друг друга, оживленно рассказывались подробности переправы, и все с нетерпением рвались вперед.
Глава II
17 июня бригада наша двинулась к Зимнице и, в ожидании переправы, расположилась бивуаком на берегу Дуная. Через три дня, т. е. 21 июня, войдя в состав передового отряда генерала Гурко, мы переправились через понтонный мост на турецкую территорию у города Систова и через болгарские деревни Павло, Ебели и Трембеш совершенно спокойно дошли до реки Янтры, нигде – ни с юга, ни с запада – не встречая противника.
Радостное, теплое чувство испытывал я (да, вероятно, и каждый из нас), ступив в первый раз на правый берег исторической славянской реки. Сильно забилось молодое сердце, и душа рвалась все вперед-вперед, через суровые Балканы, в долину болгарской Марицы, к вратам еще более славянского Царьграда. Машинально снял я шапку и набожно перекрестился. «Дай-то Бог, – думалось мне, – скорее и с меньшими потерями добраться нам до Босфора… Уж теперь не выпустишь его из рук!.. Украду из гарема одну из жен султана, да к себе в станицу и повезу!..»
Конь мой Дон, бодро выступавший перед сотней, казалось, вполне разделял мои мысли, весело помахивая головой и внимательно посматривая по сторонам на аппетитные маисовые поля.
Жители-болгары с восторгом и радостными криками встречали нас в деревнях и гостеприимно выносили казакам хлеб, вино, фрукты и другие продукты.
24 июня несколько братушек из ближайших к Тырнову деревень явились в наш отряд и убедительно, со слезами на глазах, просили помощи против черкесов, которые, по их словам, грабили, жгли жилища, угоняли скот и убивали жителей-болгар. Немедленно назначены были три сотни для нападения на черкесов. Но последние, увидев опасность, быстро отступили к Тырнову, предварительно подпустив красного петуха. Казаки наши вернулись, не догнав противника.
В тот же день бригадный командир, полковник Чернозубов, получил от Гурко приказание произвести рекогносцировку по направлению к Тырнову. Для этой цели назначены были от нашего полка три сотни (в том числи и 6-я, где я служил) с двумя орудиями донской казачьей № 15 батареи.
Утром рано 25-го, под командой полковника Краснова, мы двинулись на юг. Со всеми предосторожностями прошли мы по шоссе около 10 верст, а турок все не было видно. Наконец, перейдя речку Руситу, авангард наш заметил возле деревни Поликраешти человек 50 черкесов, которые при нашем появлении быстро стали отступать к Тырнову. Таким образом, мы дошли без выстрела до д. Самовод, находившейся как раз у входа в Тырновское ущелье. Здесь мы заметили, что отступавшие черкесы разбились на две партии, причем одна из них отошла к монастырю, видневшемуся в ущелье, а другая переправилась на правый берег Янтры и двигалась горой.
У Самовод Краснов остановил отряд, спешил людей и нас, офицеров, собрал на совет. Предстояло решить вопрос, по какой дороге продолжать наступление к Тырнову, так как по шоссе вследствие дефиле
[122] (ущелье и лес), двигаться было крайне опасно.
Вправо Краснову, видимо, не хотелось идти, потому что там, через деревню Карабунар, наступала драгунская бригада Великого князя Евгения Максимилиановича Лейхтенбергского, к которой пришлось бы присоединиться, а Краснову, очевидно, хотелось сохранить самостоятельность.
Решено было произвести маленькую рекогносцировку. Меня с десятью казаками послали влево от шоссе через реку Янтру, а другого офицера (Попова) вправо от деревни Самовод. Обе рекогносцировки окончились вполне благополучно и без выстрела.
Быстро переправился я вброд через Янтру, рысью поднялся с казаками на горы и увидел, что черкесы спустились в ущелье по тропинке, ведущей в монастырь Святой Троицы. В другом монастыре (Преображенском), на левом берегу реки, я заметил турецкую пехоту, хотя количество ее не мог определить, так как она скрывалась за монастырскими стенами и в близлежащем лесу. С вершины горы в бинокль открывался чудный вид на древнюю столицу Болгарии – Тырново, стройные минареты которого особенно рельефно выделялись из утопавших в зелени красивых белых домиков, разбросанных в котловине на берегу Янтры между виноградными горами. К западу от города я ясно рассмотрел траншеи для пехоты и батарею приблизительно на четыре орудия.
Обо всем этом, вернувшись, я доложил командиру полка.
Вскоре возвратился и Попов, производивший рекогносцировку вправо от Самовод, и сообщил, что противника он не встретил и что подъем на горы очень крут.
После некоторых споров и обсуждений, какой избрать путь, остановились, наконец, на втором – к западу от Самовод.
Дорога оказалась действительно отвратительная – очень узкая, с крутыми подъемами и спусками. Когда же мы вышли на хорошую дорогу, то от встреченного драгуна узнали, что часть отряда Евгения Максимилиановича, двигавшегося через деревню Карабунар, уже впереди нас, в долине. Действительно, через четверть часа к нам подъехал начальник всего передового отряда генерала Гурко и приказал одной сотне и двум орудиям занять позицию в горах на случай неудачной атаки Тырнова и отступления наших войск. Две же остальные сотни продолжали движение и остановились в резерве у фруктовых садов, за возвышенностью, близ самого города.
Как раз против нас, по правую сторону Янтры, на вершине горы, скат и подошва которой были покрыты лесом, виднелась турецкая батарея. Внизу же, близ реки, был раскинут турецкий лагерь, который, впрочем, по занятии спешенными драгунами Казанского и Астраханского полков близлежащей возвышенности и открытия ими огня был брошен турками, отошедшими к своей батарее.
Вскоре драгуны спустились по склону горы, не переставая стрелять, еще ниже и ближе к противнику, а место их заняла 16-я конная батарея подполковника Ореуса
[123]. Лихо, точно на ученье, вынеслись на позицию конно-артиллеристы. Но на самой вершине встретилось некоторое препятствие: каменные стены садов не позволяли развернуть вполне фронта батареи. Поэтому нашей сотне приказано было помочь артиллеристам и разобрать скорее преграду. Турки очень хорошо воспользовались этою задержкой и открыли меткий и частый артиллерийский и даже ружейный (хотя расстояние до противника было около версты) огонь, нанося чувствительный вред батарее и казакам. Очевидно, неприятель еще ранее пристрелялся по возвышенности, так как первые же снаряды стали попадать в цель.