Стою за правду и за армию! - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Скобелев cтр.№ 127

– Ну нет – я не согласен! – покачал генерал головой. – Это только к вам относится… Ну, рассказывайте, как вам живется здесь. Не скучаете ли?

– Благодарю вас, ваше превосходительство, прекрасно. Отличный сон, прекрасный аппетит… Немножко скучновато только!

– Это полезно для вас, – сказал Михаил Дмитриевич. – Меня просили, чтобы я простил вас. Но я нарочно буду держать вас в этой клетке, чтобы нервы ваши немножко поуспокоились… Ну-с, до свидания, желаю вам не скучать, быть спокойнее и не буянить.

И Скобелев со смехом вышел на двор, уселся на лошадь, еще раз кивнул мне головой и уехал.

Впоследствии я узнал, что Михаил Дмитриевич был у Тотлебена и имел с ним продолжительный разговор обо мне. Главнокомандующий хотел отдать меня под суд, но Скобелев стал упрашивать его не делать этого.

– Если мы, ваше высокопревосходительство, будем отдавать под суд офицеров за всякую малость, то нам придется посадить на скамью подсудимых целые сотни, и мы останемся без храбрых офицеров. Пусть они считаются между собой – это их частное дело…

Так, как передавали мне, убеждал Скобелев Тотлебена, и последний в конце концов согласился-таки ограничиться одной гауптвахтой. Этот эпизод характеризует доброе сердце Скобелева и его постоянное старание горячо стоять за интересы своих подчиненных. В последние дни своего заключения я узнал, что меня перевели в Лейб-гвардии казачий Его Величества полк корнетом.

Отсидев положенный срок, я явился к Скобелеву.

– А, заключенный – поздравляю вас со свободой! – встретил он меня, подавая руку. – Теперь, я уверен, будете благоразумнее держать себя, не по-башибузукски! Затем поздравляю с переводом в гвардию. Когда думаете ехать в Петербург?

– Откровенно говоря, не хотелось бы мне уезжать от вас! – сказал я как-то невольно и совершенно искренно.

– Как не хотелось бы! Я вот вас еще как-нибудь упрятал бы на гауптвахту!

– Прячьте сколько угодно, ваше превосходительство, а я все-таки такого начальника, как вы, никогда не найду!

– Ну вы вечно ерунду городите! – сказал генерал и отвернулся. – Убирайтесь-ка домой, а когда поедете – заходите прощаться. Да, пожалуйста, держите себя поскромнее!

Через несколько дней, в последних числах октября, перед отъездом в Россию я явился к Михаилу Дмитриевичу откланяться и попрощаться. Грустно было мне расставаться с этим человеком, к которому я так слепо привязался, которого так горячо любил, глубоко уважал. Не радовало меня повышение по службе – перевод в гвардию и предстоящая карьера. И с большим удовольствием остался бы я на своем опасном посту, при этом умном, благородном и отважном вожде, патриоте и рыцаре.

– Вы чего такой пасмурный? – спросил он меня. – Человек едет в Россию и повесил нос!

– Позвольте поблагодарить вас, ваше превосходительство, за ваше постоянное внимание ко мне, доброту… – отвечал я довольно шаблонной фразой, хотя на самом деле хотелось сказать совсем другое.

– Ну, до свидания, голубчик. Желаю вам от души всего хорошего! Да сдерживайте вы себя, Бога ради. А то настоящей дикарь-азиат… Вот вам на память мой портрет.

– Уж будьте до конца любезны, ваше превосходительство, подпишите, пожалуйста, его, – сказал я, заметив, что карточка была без подписи.

– Ну, давайте!

Скобелев взял обратно портрет и на оборотной стороне написал: «В память Плевны, Шейново и Константинополя сотнику Дукмасову от Михаила Скобелева».

– Я на вас сердит за ваши последние проказы и потому, в наказание, не напишу того слова, которое в начале предполагал написать.

– Какого же это слова? – спросил я.

– «Любящего».

– И без этого слова она будет всегда дорога мне! – ответил я.

– Ну, до свидания! Надеюсь, еще увидимся в Петербурге, – сказал Скобелев, крепко обнимая меня и целуя.

Затем я зашел попрощаться к доброй уважаемой Ольге Николаевне, к некоторым из начальствующих лиц и к товарищам. Со всеми этими людьми мне одинаково тяжело было расставаться. Ничто так не сближает людей, как боевая, полная опасностей жизнь и общая ежеминутная готовность переселиться в другой, неведомый, загадочный мир!

Не с радостным, а скорее с грустным чувством сел я в вагон на Адрианопольском вокзале после сердечных проводов некоторых из более близких мне товарищей. Сжился я с ними так же, как со своей ординарческой беспокойной жизнью. И жили мы вокруг Скобелева дружно, хорошо и большей частью весело, без всяких интриг, подлостей, злословий. А впереди – серенькая, будничная жизнь с ее мелкими интересами, неизбежными интригами, завистью и грязными делишками… Быстро помчал меня поезд на восток, снова к берегам Босфора. По дороге мелькали все знакомые места, знакомые города, селения, позиции.

На Константинопольском вокзале я высадился и поехал в Перу, в гостиницу. Здесь я случайно встретился со своим хорошим знакомым, мичманом Мореншильдом, который, как оказалось, тоже ехал в отпуск в Россию. Нагулявшись вволю напоследок целых три дня и значительно облегчив наши кошельки, мы уселись наконец на русский пароход и послали последнее прости той страшной земле, где русский народ в продолжение целых столетий хоронит сотни тысяч своих отважных сынов, свои лучшие молодые силы во имя христианской идеи и святого общеславянского дела…

Глава VII

Через 36 часов плавания пароход наш остановился, и мы ступили наконец на дорогую родную землю после стольких испытаний, опасностей, лишений и мук. Впрочем, Одесса произвела на меня не особенно приятное впечатление: масса иностранного элемента, эти нерусские лица и нерусская речь – все это действовало как-то неприятно на нервы…

Через два дня я простился с Одессой и Мореншильдом и поехал в столицу Дона – Новочеркасск. Здесь я встретил самый радушный прием как со стороны начальства – начальника штаба генерала Леонова, бравого и чрезвычайно симпатичного человека и истого казакомана при этом, так равно и всех товарищей, знакомых. Генерал Леонов повез меня в Казачье юнкерское училище, представил юнкерам и пожелал им быть «такими же молодцами и кавалерами». Видимо, Леонов гордился, как настоящий казак, моими заслугами и орденами. Он торопил меня ехать скорее в Петербург, чтобы иметь счастье представиться Государю Императору во время Георгиевского праздника. Он же выхлопотал мне прогоны, жалованье за год вперед и другие льготы. Вообще я вспоминаю уважаемого и любезного Георгия Алексеевича с благодарностью, признательностью.

21 ноября я переехал с берегов Дона на берега Невы – в Питер и явился к новому начальству, познакомился с новыми товарищами. На Георгиевский праздник 26 ноября меня назначили с взводом лейб-казаков во дворец. Еще ранее я простудился и чувствовал себя теперь не совсем хорошо.

Перед выходом Государя, ко мне подошел бывший августейший Главнокомандующий Николай Николаевич.