Леонид Андреев - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Скороход cтр.№ 21

Оставив досужие домыслы, посмотрим на сюжет «Бездны» глазами «бедного студента» Леонида Андреева. Женщина, с которой у него была первая долгая и страстная связь и которая, по всей вероятности, отдала ему свою невинность, эта женщина — на глазах у города и мира — изменила ему, отдала свое тело кому-то другому, не тайно — а явно, на глазах у всех. Но — вот парадокс: изменив, стала для него еще более желанной. И, как мне кажется, автор вполне мог описывать собственные — лишь перенесенные на другие обстоятельства — чувства.

В жизни — Зинаида, изменив, не порывала с Андреевым, используя всякий повод продемонстрировать свое могущество. В «Бездне» — безмолвное тело Зиночки не отпускает Немовецкого, оно тянет его за собой в черную бездну: «И снова он набросился на несопротивлявшееся тело, целуя, плача, чувствуя перед собой какую-то бездну, темную, страшную, притягивающую. Немовецкого не было, Немовецкий оставался где-то позади, а тот, что был теперь, со страстной жестокостью мял горячее податливое тело и говорил, улыбаясь хитрой усмешкой безумного: — Отзовись! Или ты не хочешь? Я люблю тебя, люблю тебя».

Мне представляется, что «Бездна» — финальная точка отношений Андреева с Сибилевой и что отношения эти окончательно исчерпались лишь после опубликования рассказа в 1902 году. После нескольких публичных чтений «Бездны», после шума, невиданного общественного резонанса, многочисленных обвинений в безнравственности, после проклятий, писем, разъяснений и оправданий автора — Зиночка «отпустила» Андреева.

Но до этого, окончательного, исцеления еще далеко. Всю зиму и весну 1893 года Андреев «залечивает раны» в Орле, чтобы летом 1893 года продолжить студенческую эпопею. Надо отметить, что, помимо сердечных ран и унижения самолюбия, петербургский год прибавил к опыту Леонида некоторое знание практических сторон жизни. Довольно быстро освоив науку составления разного рода бумаг, он организовал не только свой «перевод» на юридический факультет Московского университета (в реальности это было — отчисление со второго курса в Петербургском и зачисление на второй курс в Московском университете), но и добился освобождения от уплаты за обучение, что называется «по бедности», а кроме того, предпринял недюжинные усилия, чтобы получить пособие на обучение от Орловского общества вспомоществования.

Интересно, что, обретя статус студента Московского университета, — а случилось это в октябре 1893 года, — Андреев охотно вошел в орловское землячество, приобрел немало друзей и как будто с радостью погрузился в бесшабашный студенческий быт. Он поселился в известных меблированных комнатах Фальц-Фейна, располагавшихся на Тверской улице, где жили тогда приезжие студенты. Все или почти все произведения об университетской жизни отражают опыт московской жизни Андреева-студента. В наброске рассказа «После государственных экзаменов» писатель, как считают исследователи, довольно точно передает свой собственный московский студенческий опыт. Это же пространство и быт — в «Иностранце», и в «Старом студенте», и в инсценировке рассказа — пьесе «Gaudeamus». И, конечно, наиболее известный текст из студенческой бытности — мелодрама «Дни нашей жизни» — самая популярная пьеса Леонида Андреева, сценические интерпретации которой повсеместно играют и сегодня. Однокашники Андреева нередко удивлялись тому, что в этой пьесе и других текстах «…верность изображения доходит иногда до фотографического сходства». Вообще же, участники и свидетели этих событий не раз признавались, что «весь быт, вся студенческая богема того времени в обеих пьесах выведены поразительно верно» ^[63], что Андреев описывал их студенческие похождения и разговоры как будто с натуры, часто не меняя не только характер, но даже имена и фамилии своих, превращающихся в персонажей, приятелей.

Каков же «собирательный портрет» Андреева — московского студента 1890-х годов? Именно тогда появляется на нем знаменитая красная рубашка, увековеченная впоследствии репинским портретом, — рубашка эта значила для Андреева, думаю, не меньше, чем желтая кофта для Маяковского. Входившая в 1890-х в орловское землячество З. М. Покровская ^[64]вспоминала: «…пришел Андреев, одет он был в пунцовую рубашку с зачесанными назад черными кудрями, причем характерно… Андреев первым делом представился нам [девушкам], при этом фигурно откинув назад волосы» ^[65]. Что ж, переехав в Москву, Андреев, как сказали бы сегодня, сменил имидж: нервный, одинокий, потерянный в большом городе «шопенгауэровец» превратился в молодого буяна, студента-хулигана и дебошира, яркого красавца, заводилу компании — веселого, но одновременно и загадочного, внимательного к тому впечатлению, которое производит. Подобная метаморфоза, разумеется, случилась не вдруг, а во многом — под влиянием обстоятельств.

Во-первых, юноша, угодив в университетский круг, нашел там, мягко говоря, весьма своеобразное отношение старших товарищей к приобретению знаний. «В феврале и марте в нашем номере 74-м, служившем сборным пунктом для остальных, царило веселье, носившее тот своеобразный характер, благодаря которому нашим комнатам было присвоено наименование „Разбойничьих“…» — в одном из ранних набросков описан рядовой случай «перед экзаменом». Приготовления заставляют студентов объединяться вокруг тетрадок с лекциями, которые есть далеко не у каждого. Совместные же занятия начинаются с того, «…что коридорный Алексей посылался за бутылкой водки и бубном» и далее, «напившись чаю и распив впятером бутылку, приступали к первому пункту подготовки». Первый пункт состоял в громком коллективном исполнении «залихватской песни». «Проорав минут 15 с присвистом, топотом и гиканьем, товарищи… принимались за зубрежку». Причем за день эта история: бутылка, песня, зубрежка — повторялась многократно. Рассказчик текста наброска «После государственных экзаменов» — некий юрист-второкурсник «постепенно привык к этому режиму и стал находить его вполне естественным». И даже когда его старшие товарищи, все по очереди — проваливаются на государственных экзаменах, то это повод «лишь основательно взяться за бутылку».

Очень скоро в студенческой среде у Андреева появляются настоящие друзья, и ни один из них не считает приобретение знаний своей безусловной обязанностью. В пьесе «Gaudeamus» душа компании, «вечный студент», обучавшийся уже на всех факультетах Онуфрий, будучи спрошен: «А скажи, Онуфрий, — если ты раз прочтешь лекцию, то будешь что-нибудь помнить?» — немедленно реагирует: «Если прочту, то буду помнить. Только мне некогда читать — времени нету. У меня, дядя, три урока: два в Москве остались, да одного идиота здесь на Рождество получил». Этот Онуфрий — реальное историческое лицо, студент, живший по соседству с Андреевым в номерах Фальц-Фейна, воплощение студенческого «credo»: гроза всех «коридорных», выдумщик самых невероятных проказ. «Купил это раз корзину раков, — жалуется на Онуфрия слуга Капитон, — ну совсем живых, как есть черных. И для хорошего, думаете, дела купил? Как же, от него жди. Вдруг жалко стало, в слезу вдарило: пускай, говорит, ползают не иначе, как мы. А у рака какое понятие? Его пустили, он и пополз сквозь все номера. Околоточного звали, скандал был… (Совсем мрачно.) Только протокола написать не могли: не знали, как начать. Каторги ему мало, вот он какой!» Такое беспокойное соседство, вне сомнения, имело место в жизни Андреева. «Жил у Фейн-Фельца и студент, которого звали Онуфрием; он постоянно был пьян» ^[66], — рассказывали знакомые Андреева. Принципиально, что в пьесе Онуфрий — этот Фальстаф студенческой вольницы — в минуты пьяной откровенности с пафосом клянется в верности альма-матер: «Нет, никуда я не уйду из университета, жил с товарищами, с ними и умру. Человек я одинокий, нет у меня ни отца, ни матери — и не надо мне их, ну их к черту! А позовут меня документы брать, лягу я в канцелярии животом на пол и умру, а бумаг не коснусь. Умру честной смертью, как храбрый солдат!» Онуфрий — а этот персонаж есть и в «Днях нашей жизни» — этот бесшабашный пьяница — с большой симпатией выведен Андреевым как комедийный тип «вечного студента».