Вскоре я разглядел в толпе знакомого, Робинсона – высокого, смуглого, добрейшего малого и превосходного стрелка. Да вы его знаете, в пору войны с зулусами он служил в Претории офицером кавалерии, в которой вы проводили смотр. Я окликнул его и спросил, что случилось.
– Много всего, Аллан, – ответил он, пожимая мне руку, – нам еще повезет, если к концу дня все закончится. Собираются зачитать сообщение Шепстона об аннексии Трансвааля.
– А как это воспримут наши приятели-буры? – удивленно присвистнул я. – По-моему, они не слишком-то счастливы.
– Кто знает, Аллан. Говорят, их губернатора подкупили, назначили ему пенсию. Так что для него это единственно возможное решение. В большинстве своем здешние голландцы недовольны таким развитием событий, вопрос в том, насколько далеко они готовы зайти и каковы их дальнейшие действия. Тут буров порядком, и все они вооружены, а за городом и того больше.
– А ваше мнение?
– Не знаю, всякое может случиться. Они или пристрелят Шепстона вместе с его людьми и двадцатью пятью полицейскими, или слегка поворчат и разойдутся по домам. Скорее всего, у них нет четкого плана.
– А что англичане?
– О, мы безумно счастливы, однако неорганизованны и лишь немногие из нас вооружены.
– Что ж, я приехал сюда за острыми ощущениями и, кажется, нашел их. В последнее время жизнь стала какой-то пресной. Впрочем, бьюсь об заклад, дальше протестов дело не пойдет. Они не дураки и прекрасно понимают: обстрел безоружной делегации настроит против них Англию.
– Я бы не был столь уверен. С одной стороны, Шепстон им нравится, ведь он относится к ним с пониманием, и его храбрый натиск застал их врасплох. Однако кафрская мудрость гласит: если подует сильный ветер, даже маленькая искорка способна поджечь целую степь. Вот развяжут англичане и буры войну, и тогда уже никто не поручится за последствия. Теперь я вас покину, нужно доставить послание. Если повезет, этим же вечером обедаем дома, в противном случае можем вообще остаться голодными.
Я согласно кивнул, и он удалился. Вернувшись к фургону, я наказал своим людям не пускать волов на пастбище, а оставить в упряжи, ведь в такой неразберихе их могут украсть. Затем, как подобает истому англичанину, надел по такому случаю свое лучшее пальто и шляпу, умылся, причесался, впрочем, без особого успеха – волосы, как обычно, непокорно топорщились, – сунул во внутренний потайной карман заряженный револьвер «смит-вессон» и отправился взглянуть на потеху. Обходя группки угрюмых буров, я смешался с людьми, столпившимися перед длинным приземистым строением с просторной верандой. Надо полагать, там размещалось правительство.
Вскоре я очутился рядом с высоким мужчиной довольно рыхлого телосложения. Он показался мне весьма заметным – чисто выбритое, загорелое лицо нельзя было назвать привлекательным из-за неправильных черт, картину портил и чересчур длинный нос. Впрочем, весь его облик производил неплохое впечатление, а в пристальном взгляде синих глаз плясали искорки, что выдавало в нем натуру веселую. На вид ему было около тридцати. Отсутствие пальто, брюки из грубой ткани да простая фланелевая рубаха не могли скрыть от меня его английского происхождения. За по ясом у него торчал пистолет.
Какое-то время мы стояли молча. Даже вдали от дома англичане скупы на слова. Притом меня полностью увлекли воинственные речи кучки буров, которые пристроились у нас за спиной. Я сунул в рот трубку и принялся охлопывать себя в поисках табака, желая в то же время как бы невзначай продемонстрировать рукоять револьвера. Оказалось, что я забыл кисет в фургоне.
– Могу с вами поделиться, если вы не против бурского табака, – предложил незнакомец.
Голос понравился мне так же, как и лицо, не оставалось никаких сомнений: передо мной джентльмен.
– Благодарю вас, сэр, но я курю только свой, – остановил я его, видя, как он достает из кармана брюк мешочек из львиной шкуры необычного темного цвета. – Мне лишь однажды довелось повстречать такого черного льва, на границе со страной инкози Лобенгулы, близ его столицы Булавайо, – заметил я просто так, чтобы поддержать разговор.
– Какое совпадение, – ответил незнакомец, – этого зверя я подстрелил там несколько месяцев назад. Мне хотелось сохранить всю шкуру, но термиты постарались на славу.
– Вы там торговали?
– Нет, просто охотился в свое удовольствие. Эта страна одна из немногих, где я раньше не бывал. Пробыл здесь всего год, мне, в общем-то, хватит. Не подскажете судно, идущее из Дурбана в Индию? Хочу взглянуть на диких баранов Кашмира.
Я ответил, что не знаю, потому что никогда не интересовался Индией, а охочусь на слонов и торгую исключительно в Африке. Но скорее всего, корабли из Индии приходят сюда довольно часто. В эту минуту мимо прошел Робинсон.
– Квотермейн, они скоро будут, но Сомпезу не появится.
– Вы, случайно, не Аллан Квотермейн? – спросил незнакомец. – В таком случае я много наслышан о вас и о вашей поразительной меткости в стране Лобенгулы.
– Он самый! А насчет меткости туземцы часто преувеличивают.
– Обо мне они всегда говорили чистую правду, – ответил он и лукаво подмигнул. – Словом, я рад нашему знакомству, хотя, сказать по совести, вы мне порядком надоели, я слышу о вас даже слишком часто. Стоит мне промахнуться, как мой носильщик, видимо успевший послужить у вас, всякий раз ворчит: «Эх, если бы на вашем месте был инкози Макумазан, он-то уж не промахнулся бы». Меня зовут Энском, Морис Энском, – представился он, слегка смутившись.
Впоследствии я узнал из справочника, что он был младшим сыном лорда Маунтфорда, богатейшего пэра Англии.
Мы дружно посмеялись.
– Скажите, мистер Квотермейн, вы понимаете, о чем говорят эти буры у нас за спиной? Наверняка что-то обидное, да только по-голландски я знаю всего два выражения: «Guten Tag» и «Vootsack» – «добрый день» и «убирайся», а этого маловато для беседы.
– В целом они заявляют, что прогонят британское правительство в лице сэра Теофила Шепстона. Они завоевали эти земли ценой собственной крови, и развеваться тут должен их собственный флаг.
– Их можно понять, – вставил Энском.
– А еще они хотят перестрелять проклятых англичан, особенно Шепстона и его людей, и сделали бы это хоть сейчас, если бы не боялись, что проклятое английское правительство отправит им в отместку тысячи английских «ройбаджес», то есть красных мундиров.
– Вполне резонно, – рассмеялся Энском. – На их месте я не стал бы рисковать. Тсс! Потеха начинается.
Я оглянулся: и правда, люди в черных сюртуках прошествовали вслед за офицером в форме полковника инженерных войск. Словно похоронная процессия усопшей республики. Они подошли к веранде и остановились перед нами. Присутствующие англичане разразились аплодисментами, а буры, стоявшие позади, громко выругались. Вперед вышел согбенный старик в бакенбардах, сам мистер Осборн, начальник штаба. Кафры дали ему прозвище Малимати. Рядом с ним стоял высокий молодой человек с бумагами в руках, совсем еще юный, – это были вы, друг мой. Остальные стояли по бокам, вытянувшись в струнку. Вы протянули документы мистеру Осборну, он надел очки и еле слышно забормотал. Его рука дрожала. Вдруг он запутался, потерял нужную строчку, нашел и снова потерял и совсем умолк.