Первая серьезная мера пресечения настигла группу в ноябре 2002 года, когда без лишних слов взяли и отменили сольный концерт в Лужниках. Это было уже ощутимое вмешательство. Как высказался Шнур несколько лет спустя по другому поводу в студии Пятого канала, победа далека, пиздец близок.
Впрочем, осенний запрет распространился уже не на тех людей. Шнуров позвал на запись нового альбома «Пираты XXI века» старую питерскую ска-панк-команду «Спитфайр», которая из сессионных музыкантов сперва превратилась в аккомпанирующий состав, а потом и непосредственно в группу «Ленинград». Что касается саксофониста Ромеро, трубача Сашко, тромбониста Квасо, барабанщика Мити, а также неунывающего басиста Макса Колотушки, то они были отправлены в бессрочный отпуск без выходного пособия. Шнуров даже подумывал о том, чтобы позвать в гитаристы Григория Сологуба из «Странных игр», но предложения ему так и не сделал. Интересно, что для Сологуба это была уже вторая нестыковка — в конце восьмидесятых возникала смутная фантазия на тему его участия в «Гражданской обороне» (которые тогда собирались перебираться в Питер). Но она так и осталась фантазией. (Вообще все недовольные группой «Ленинград» всегда в один голос намекали на ее подсудную схожесть с группой «Ноль», однако никто почему-то не видел их предшественников в группе «Странные игры». Меж тем Шнуру очень нравились «С. И.» — особенно композиция «Уренгой — Помары — Ужгород».)
Из вновь прибывших музыкантов самым ярким (если не единственным) шоуменом был трубач Рома Парыгин — боевой, отчаянно пирсингованный и похожий на Мамочку из «Республики ШКИД». (Однажды, в связи с нависшей судимостью, Ромычу пришлось избавиться от своей грозди сережек, тогда в бессильной злобе он вставил себе в уши два огромных гвоздя.) Обычно на концертах в проигрыше «Терминатора» меланхолично насвистывал Квасо, теперь уже бывший тромбонист группы «Ленинград». Парыгин на его месте стал оглушительно крякать, как маньяк из фильма Лючио Фульчи «Нью-йоркский потрошитель», имитируя расхожий ди-джейский скретч.
Надо сказать, что Шнуров обставил смену состава единственно верным способом — он выдал ее за временный роспуск «Ленинграда». Все были настолько взбудоражены этой новостью, что никто даже и не заметил элементарной кадровой перестановки.
Переполошились, в частности, телепрограмма «Намедни» и журнал «Афиша» — тогда был короткий период их сотрудничества в рамках проекта под названием «Что-то будет». Решено было изготовить совместный реквием «Ленинграду». (С «Афишей», кстати, был неосуществленный проект пластинки, где Шнур, как пономарь, читал бы Библию. Затея не выгорела, причем не по шнуровской вине — воспротивился коммерческий отдел журнала. Вообще, с «Афишей» у Шнурова отношения как-то традиционно не складывались — однажды он подписался участвовать в фестивале стэнд-ап комеди, братья Пресняковы даже написали для них с Акиньшиной какое-то подобие пьесы, однако Шнур в последний момент соскочил.)
Парфенову нравился «Ленинград» (в неподдельный восторг его почему-то приводила строчка «яйца пухнут по весне, словно почки у березы»), но у него были серьезные сомнения в шнуровской вменяемости, поэтому он просил, чтобы я выступил в роли не то переводчика, не то укротителя. Я, как мог, разубеждал его, рекомендуя Шнурова как самого делового и уравновешенного человека на свете. Парфенов послушал, кивнул и мягко резюмировал: «Все-таки давайте вы тоже поедете».
Я докатился до Шнурова промозглым топким питерским утром (Парфенов вылетел в Санкт-Петербург еще накануне и теперь ждал нас в гостинице «Европа»). Шнур жил на Петроградке, слушал группу «Пьянству бойз» и уже тогда давал по три интервью в день. Я разбудил его своим приездом, и мы сели слушать свежезаписанный альбом «Пираты XXI века». «Во клавиши какие, прямо Пугачева», — радовался Шнур, приплясывая в белом махровом халате под свежезаписанную «WWW».
К Парфенову мы опоздали на час с небольшим.
Вечером 16 февраля 2002 года грянул концерт в «Юбилейном», заявленный как прощальное выступление «Ленинграда». На сцену выбрались два состава — старики плюс «Спитфайр». В самом дублировании инструментов было что-то негожее, смахивающее на столкновение жены и любовницы. «Ленинград» и так, по обыкновению, напоминал утесовский коллектив «Дружба» из «Веселых ребят» в сцене драки, на сцене «Юбилейного» это сходство лишь возросло. Однако для самого Шнурова это, конечно, был триумф — он пребывал на пике всего, что умел и планировал. Он вышел с бритой башкой, в красной олимпийке и был похож на беглого каторжника, который все-таки добежал куда следует. На песне «Терминатор» к Шнурову прильнула парочка полураздетых стриптизерш — у одной была огромная грудь, у другой — всего ничего. Под занавес он, разумеется, разбил гитару. Расстояние до сцены было большое, поэтому драйв не очень прощупывался. Зато было много крови — тогда я впервые увидел, как под музыку «Ленинграда» люди избивают друг друга, тяжко и обреченно. Такого ранее на концертах не случалось — то есть люди дрались, конечно, но скорее из общего ухарства, беззлобно.
После концерта мы со Шнуровым много выпили, я пропустил свой поезд и остался у него на ночь. Мизансцена попойки была довольно странной — Шнуров лежал под кухонным столом, за которым сидел я, и разговаривал со мной оттуда. Вылезать из-под стола он отказывался, да я и не настаивал. Бутылка с виски сновала со стола на паркетный пол и обратно. При всей нелепице диспозиции, не позволявшей даже взглянуть друг другу в глаза, мы тем не менее увлеченно беседовали о чем-то до самого утра — ни дать ни взять постаревшие Малыш и Карлсон.
Альбом вышел в марте. Определенная наглость сквозила уже в названии — в тот год борьба с пиратством была на истерическом подъеме. После «Дачников» «Ленинград» нельзя было не заметить. После «Пиратов» с их первосортной простотой и загребущим драйвом его трудно было не полюбить. Единственный недостаток альбома заключался в некотором переизбытке гарантированного наслаждения. В привычное для «Ленинграда» бешенство просочилась легкая вальяжность. «Пираты» были тем, что рок-энциклопедии называют зрелой пластинкой. Поначалу Шнуров вообще собирался делать двойник, но потом забраковал часть материала. Например, не вошла записанная в процессе той же сессии песня «Пятьдесят в лампочке ватт, я не доживу до пятьдесят», где Шнур играл на расстроенной бас-гитаре и колотил по какой-то арматуре. (Возможно, Шнур исключил ее по понятным суеверным причинам.) Зато была введена в оборот старая, петая еще Вдовиным, «Камон эврибади» с замечательной строчкой «а песня моя — она как птица, в воздухе летает и бешено орет».
Все это развеселое творчество совершенно не нуждалось в анализе — на такое принято показывать пальцем, и этого более чем достаточно. Шнур в третий уже раз привел русский рок в чувство, в чистое чувство — лишив его тем самым вечной озабоченности смыслом. Он ухитрился выразить запах и дух не в песнях даже, а в каких-то футбольных речевках, посвященных исключительно деградации и аморалке. Вся мыслимая экзистенция по-прежнему легко умещалась в противостоянии «плюнет-поцелует»; тексты песен снова были простыми и необходимыми, словно фото на документ.
«Пираты» как могли зафиксировали небывалую концертную оторопь последних полутора лет. Правда, в фиксации былой оторопи участвовали уже другие музыканты.