Мехлис. Тень вождя - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Рубцов cтр.№ 55

…В сентябре 1940 года Мехлис уходил со своей должности в атмосфере суровых уроков войны с Финляндией. С учетом их в Красной Армии развернулась лихорадочная перестройка. И чем дальше, тем больше она шла под знаком того, что, как ясно дал понять Сталин на приеме выпускников военных академий 5 мая 1941 года, война с фашистской Германией в будущем неизбежна и следует проводить наступательную политику.

Этот тезис находил отражение и в пропагандистских установках войскам. 25 мая начальник ГУПП Запорожец представил члену Главного военного совета секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову проект директивы «Очередные задачи партийно-политической работы в Красной Армии» с просьбой обсудить ее на заседании ГВС. В ней предлагалось «от мирного содержания и тона перейти к разъяснению лозунга о наступательной военной политике советского народа и Красной Армии. Воспитывать личный состав в духе воинственности и наступательного порыва, в сознании неизбежности столкновения Советского Союза с капиталистическим миром…» И хотя на заседании ГВС 4 июня оказавшийся неважным пророком Маленков высказал авторам проекта претензии: «Документ примитивно изложен, как будто бы завтра мы будем воевать», он, с другой стороны, согласился с высказанным здесь же мнением Жданова, что поворот делается все же не в политике, а в пропаганде и что «политика наступления была у нас и раньше».

Оперативно доработанный в соответствии со сделанными в ходе обсуждения на Главном военном совете замечаниями проект уже 9 июня вновь попал к Маленкову, а 20-го был передан Сталину. По-новому озаглавленный — «О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время», документ нес все ту же печать «наступательности». При этом, верно говоря о необходимости развенчать представление о немецкой армии, как якобы непобедимой, проект директивы одновременно содержал явно противоречившие истине утверждения о том, что «значительная часть германской армии устала от войны», а «превращение Германии в поработителя народов, тяжелые экономические условия… порождают недовольство народных масс». ^[108]

Вождь так и не успел утвердить этот документ. Тем не менее многие содержавшиеся в нем положения отражали умонастроения армейских политработников, пропагандировались в войсках и даже после начала войны некоторое время довлели над умами личного состава, порождая иллюзии о быстром разгроме Германии на ее собственной территории, о готовых вот-вот вспыхнуть в тылу фашистских войск восстаниях немецкого пролетариата. Рассеивать подобные иллюзии, перестраивать партийно-политическую работу с учетом кардинально изменившейся в результате начала войны обстановки и должен был Мехлис вместе с аппаратом ГУПП и огромным отрядом политработников действующей армии. 10 июля по постановлению Государственного Комитета Обороны он занял также пост заместителя наркома обороны СССР.

Назначение нового начальника Главного управления политической пропаганды было произведено без огласки и столь поспешно, что, по свидетельству бывшего начальника 7-го отдела ГУПП (по работе среди войск и населения противника) генерал-майора в отставке Бурцева, даже многие руководители среднего звена в аппарате главного управления узнали о нем только на следующий день, с началом войны.

Лев Захарович, работая в Наркомате госконтроля СССР, не был прямо связан с армией. Тем не менее, по единодушному свидетельству людей, видевших его в обстановке первых дней Великой Отечественной, это не помешало ему надежно находиться в плену известных установок — «не поддаваться на провокации», никаких мероприятий по приведению войск в боевую готовность «без особого распоряжения» не проводить.

Вот что вспоминал бывший в начале войны начальником Главного управления ПВО страны главный маршал артиллерии H.H. Воронов. Он встретил Мехлиса в кабинете Тимошенко на рассвете 22 июня сразу после получения докладов о налетах вражеской авиации на советские города. Когда начальник главка доложил все имевшиеся в его распоряжении данные о действиях авиации противника, нарком, не высказав никаких замечаний по докладу, подал Воронову блокнот и предложил изложить донесение в письменном виде. И пока тот делал записи, за его спиной стоял Мехлис и следил, точно ли излагается устный доклад. «После того как я закончил, Мехлис предложил подписаться… — писал Воронов. — Меня поразило, что в столь серьезной обстановке народный комиссар (или хотя бы его заместитель, логично добавить. — Ю. Р.) не поставил никакой задачи войскам ПВО, не дал никаких указаний. Мне тогда показалось: ему не верилось, что война действительно началась…» ^[109]

Странным, ненужным показалось Воронову и стремление краткий устный доклад обязательно зафиксировать для перестраховки на бумаге, будто в тот момент не было дела важнее, и фашистские бомбы падали не на наши города.

Если руководители Наркомата обороны и продолжали еще жить понятиями мирного времени, то грозные события в западных регионах страны очень скоро заставили считаться с собой. Мехлиса в том числе. Политработники приграничных округов, ставших в первый день фронтами, просили различных указаний, как действовать в принципиально новых условиях. Связь с ними постоянно прерывалась, а во многих случаях надолго исчезала. Повышенного внимания требовало также идеологическое обеспечение объявленной в стране мобилизации военнообязанных запаса. Вновь сформированные части и соединения, как губка, поглощали кадры политработников, нужда в которых и без того была острой. Словом, на повестку дня вышла огромная масса вопросов, которые следовало решать незамедлительно.

Преодолевать этот поток Мехлису помогали и редкая напористость, и железное здоровье, и многолетняя привычка к изнурительному труду, нередко по ночам, приобретенная еще в бытность помощником генерального секретаря ЦК ВКП(б) и редактором «Правды». Дома не бывал неделями. Рядом с кабинетом ему оборудовали комнату для отдыха. Часа два сна — и опять за рабочий стол. Приемная была буквально забита людьми, ожидавшими приема. По свидетельству очевидцев, слушал он собеседников мало, ограничивался в основном отдачей приказов и накачками.

Правда, армейского комиссара 1-го ранга редко можно было видеть в Москве больше нескольких дней подряд. Он постоянно выезжал на фронт (другой вопрос, насколько это приносило пользу), хватался за десятки дел, не зная депрессии. «Здоров. Сил хватит на всю войну, — писал он жене 1 октября 1941 года. — Работаю много, от зари до зари».

И впрямь, его энергии мог позавидовать любой. Увы, сплошь и рядом она питала дела далеко не добрые. С началом войны характерная для этого человека подозрительность и вовсе перестала иметь границы. Он все никак не мог взять в толк, что у войны свои законы — ни репрессиями, ни сверхбдительностью, ни партийными интригами ее не выиграешь. Обстановка требовала предельной выдержки, трезвых объективных оценок, готовности опереться на профессионалов. Но начальник ГлавПУ и ему подобные функционеры оставались в плену довоенных установок на выявление вредительства, на тройную подозрительность, глубокое недоверие к людям и рядовым, и облеченным большими полномочиями.