Вампилов - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Румянцев cтр.№ 5

А вот воспоминания Р. Шерхунаева об Анастасии Прокопьевне:

«Я рад, что она была моей учительницей. Ее образ красивой русской женщины и теперь стоит передо мной…

Анастасия Прокопьевна, среднего роста, стройная, быстрыми шагами входила в класс, и разноголосая ребятня, напоминавшая до этого растревоженный рой пчел, мгновенно умолкала, становилась тихой. В классе делалось как-то светлее. В тишине начинал раздаваться спокойный, приятный голос Анастасии Прокопьевны.

Одевалась она, как все учителя того времени, просто и аккуратно. Чувствовалось: строго следила за собой, за своим внешним видом. Нашим девчонкам нравилась прическа Анастасии Прокопьевны — свои пышные, длинные и светлые волосы она закалывала сзади красивыми костяными шпильками. Мы до сих пор помним эту ее прическу, простую и привлекательную. В голубых глазах учительницы горел живой огонек, в жестах и движениях чувствовались энергия, сила, в обращении с нами, детьми, проявлялись материнская требовательность и теплота.

Анастасия Прокопьевна всегда доступно, понятно объясняла нам самые сложные математические темы. Знала материал, что называется, назубок. И это вызывало в нас, в сердцах ее учеников, самых разных по характеру и национальности — русских, бурят, украинцев, татар, поляков, евреев (а жили мы все дружно), чувство глубокого уважения и даже больше — преклонения перед ней.

Я, как и все мои школьные друзья, не помню случая, когда бы Анастасия Прокопьевна повышала на кого-нибудь голос, кричала — такого не бывало. Она никогда не унижала достоинство другого человека.

Нельзя сказать, что мы тогда были этакими кроткими существами. Попадались ребята и девчонки сорви-головы, озорники, склонные к дерзким шалостям и проделкам. Позже, после войны, когда я встретил Анастасию Прокопьевну, она охарактеризовала нас кратко: “Бойкие ребята были, веселые…”

Но мы не позволяли себе вольностей на уроках Анастасии Прокопьевны, слушали ее внимательно, с большим интересом. Словно придерживались народной мудрости: почитай учителя, как родителя. Не из-за страха какого-то, а потому что перед нами был умелый, внутренне организованный, талантливый учитель, человек чистой души. Этого человека отличали врожденная скромность, вежливость, правдивость, ему чужды были разболтанность, ложь, беспринципность. Она болела за каждого из нас, приходила на консультации по просьбе даже одного-двух учеников. Не было случая, чтобы она отказалась от этой дополнительной работы. Не считалась со временем, подолгу объясняла ребятам слабо усвоенный ими материал».

После года работы в Кутулике Валентин Никитич попросил районный отдел образования перевести его с супругой в бурятское село Ныгда, в неполную среднюю школу. Чуть позже в письме, о котором мы еще скажем, он так объяснил эту просьбу: «Я хотел работать в национальной школе, так как интересуюсь преподаванием русского языка в бурятской школе. За многие годы моей практики у меня накопился опыт, который не без успеха использую теперь в своей работе. Опыт мой в свое время был рассмотрен Наркомпросом Бурят-Монгольской республики и одобрен».

Но отдел образования решил по-своему. В Аларской школе уже давно зашкаливали страсти. 1930-е годы, отмеченные массовыми репрессиями, хорошо использовали для сведения счетов с честными людьми карьеристы, приспособленцы, бездари. Село Аларь не было исключением: педагоги школы враждовали друг с другом, используя доносы и сплетни. Кутуликские чиновники направили Валентина Никитича в его родное село исполняющим обязанности завуча школы, вероятно, надеясь, что он утихомирит земляков.

Анастасия Прокопьевна была на сносях. В Алари семья поселилась в школьной квартире. Валентин Никитич, как говорится, разрывался на части: надо было везти жену за 30 километров в родильный дом городка Черемхово, найти няньку для малолетних детей, браться за доклад, который ему поручили сделать на традиционном августовском совещании учителей района.

Сопровождать супругу на машине до роддома пришлось в одну из ночей. Вернувшись из Черемхова, Валентин Никитич спешит дать жене отчет в коротких записках, посылаемых с оказией:

«Дорогая Тася! Живем по-старому. Взяли прислугу. Порекомендовала Горохова. Девица 17 лет, из деревни… 35 рублей в месяц, плюс кофта и юбка на всю зиму. Горохова очень рекомендует.

На всякий случай — не отказывайся совсем от сиделки, которая изъявила желание.

Работаю над докладом. Пурхаюсь, как обычно. Всегда поручают перед самым началом. Не могут заранее. Тема определенная, развернутая, но материалов нет. Высасываю, как всегда, из пальца.

Ну, как твои дела? Еще раз прошу тебя не нервничать, не беспокоиться.

Я уверен, все будет хорошо. И, вероятно, будет разбойник-сын, и боюсь, как бы он не был писателем, так как во сне я все вижу писателей.

Первый раз, когда мы с тобой собирались в ночь выезда, я во сне с самим Львом Николаевичем Толстым искал дробь, и нашли. Ему дали целый мешочек (10 кг), а мне полмешка. Второй раз в Черемхове, ночуя в доме знакомого татарина, я во сне пил водку с Максимом Горьким и целовал его в щетинистую щеку. Боюсь, как бы писатель не родился…

Сны бывают часто наоборот, скорее всего будет просто балбес, каких много на свете. Лишь бы был здоровый — мог бы чувствовать всю соль жизни под солнцем.

Пиши, как что. Если нужно — плюну на доклад и выеду. Сообщи, нужно ли на лошади заехать на квартиру свою, когда поеду за тобой. Валентин».

Девятнадцатого августа у супругов Вампиловых родился сын.

«Дорогая Тася, не успел запечатать предыдущее письмо, как зашла старуха с телеграфа с телеграммой.

Молодец, Тася, все-таки родила сына. Мое предчувствие оправдалось… сын. Как бы не оправдал второе…

Очень рады, что все благополучно, нормальная температура и прочее.

Здоров ли мальчик? Не замухрышка ли? Интересно, какая из акушерок дежурила, обошлась ли без помощи врача? Не беспокойся ни о чем. Валентин.

Не назвать ли его Львом или Алексеем? У меня, знаешь, вещие сны» ^[6].

Ни Львом, ни Алексеем родители своего сына все же не назвали. Наверное, в памяти Валентина Никитича еще свежи были пушкинские юбилейные торжества в Кутулике, в которых он принимал такое горячее участие, и потому он предложил Тасе назвать новорожденного Александром. И само письмо отца, и имя, данное малышу, оказались вещими…

Ну а школа, в которой Валентин Никитич когда-то преподавал, теперь напоминала клокочущий ненавистью котел. Как работалось ему здесь в те пять месяцев, что оставались до ареста, мы узнаем из приведенного ниже письма. А пока хотим сказать несколько слов о том, как заботился он о своих детях от первого брака.

Дочь Валентина Никитича и Марии Ефимовны Сержена, которой в 1937 году было девять лет, рассказывала:

— Мы, дети… из той и другой семьи… мы ведь росли вместе. В Алари и папа, и мы жили на два дома. Папа купил коня, телегу, сани, и мы разъезжали между двумя домами. Папа был страстный охотник и рыбак. Если он убивал косулю, то делил мясо на две равные части — для той и другой семьи. И с рыбным уловом поступал так же. А как нас, всех внуков, любила бабушка, папина мама! Сохранилась фотография годовалого Саши. На ножках у него маленькие унты — их сшила бабушка, Пелагея Манзыровна. Она обшивала нас, восьмерых своих внуков, вязала для нас шапочки, варежки, носочки. Как хранительница большого семейства хлопотала то в нашем доме, то у Анастасии Прокопьевны…