Валентин Распутин - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Румянцев cтр.№ 10

Лидия Михайловна написала автору прямо из Парижа. На конверте вывела так: „СССР. Иркутск. Валентину Распутину“. А через некоторое время получила ответ: „Я знал, что Вы отзовётесь…“

— Валентин Григорьевич — удивительный человек, — вспоминает Татьяна. — Свои письма к маме он подписывал: „Ваш старательный и бестолковый ученик“ или просто „Ваш Валя“. И постоянно звал её в гости. Мама воспользовалась его приглашением. Вернувшись из Иркутска, рассказывала, с каким теплом встречали её Валентин Григорьевич и его супруга Светлана Ивановна, милые скромные люди. Говорила о сибирском угощении — пирогах с рыбой и особом „немещанском“ уюте в их доме. Распутин продолжал писать маме и потом, когда она переехала из Саранска в Нижний Новгород — поближе ко мне, внучке Кате и правнуку Артёму. Затем мама тяжело заболела и уже не могла писать, и Валентин Григорьевич звонил, чтобы справиться о её здоровье.

В семье Молоковой бережно хранят её архив. В толстой стопке писем от писателя лежит его последняя телеграмма: „С болью в сердце узнал о кончине Лидии Михайловны, моей дорогой учительницы и мудрой наставницы. Не стало её, и тяжесть до конца моих дней легла на сердце и душу. Поклонитесь ей в последние минуты и от меня тоже…“».

* * *

Как-то Распутин признался в беседе с критиком Евгением Осетровым: «В юности я совершенно не думал о литературном призвании. Считал, что мне суждено стать учителем, радовался этому, гордился и серьёзно готовился к этому делу».　

Школу он окончил с высокими оценками. В архиве Иркутского университета хранится его аттестат зрелости. По всем предметам в этом документе стоят «пятёрки». Как медалист тех же пятидесятых годов, я не мог понять, почему Распутин не получил золотую награду. Почему аттестат его напечатан обычным чёрным шрифтом, а не золотистым, какие в те времена вручали выпускникам-отличникам? Вопросы закономерны, тем более что районная газета летом 1954 года в заметке о выпускном вечере в местной средней школе назвала Валю Распутина в числе шести ребят, которые «получат золотые и серебряные медали». Школьные друзья Валентина объясняли мне явную несправедливость по-разному. Одни высказывали предположение, что оценку по сочинению в районном или областном отделе образования могли снизить за «слишком вольные мысли». Другие удивлялись самому вопросу: да разве можно объяснить решения, которые принимались «наверху»? Там по своему усмотрению могли не только снизить любую оценку, но и лишить школу медали из-за того, что исчерпан «лимит» на награды. Добавим, что, не получив медали, Валентин потерял право поступить без экзаменов в любой вуз, кроме столичного.

Даже прочитав воспоминания, которые приведены выше, можно было бы предположить, какой вуз и какой факультет выберет паренёк из Аталанки. Конечно, филологическое отделение университета! На вступительных экзаменах Распутин сдал три из четырёх предметов на «отлично» и только один — на «хорошо».

Поздней осенью 1954 года, когда Валентин уже уехал в Иркутск, вернулся из заключения отец, Григорий Никитич. Он был болен. Тяжкие хвори, подхваченные им в зоне, мучили его до конца жизни. Нина Ивановна к тому времени тоже выглядела изработавшейся и старше своих лет. Пока муж мыкался в лагере, она бедствовала не меньше, чем в войну. С почтовой службы жена заключённого вынуждена была уйти. Прокормить в нищем колхозе троих детей — третий, Гена, родился после войны — было невозможно без сторонней помощи. А родители Григория Никитича к тому времени пришли к семейному разрыву, и ни тот ни другой не могли оставаться доброй опорой невестке. Почему ушёл лад из распутинского дома, объяснять не надо: внук Никиты Яковлевича и Марии Герасимовны позже достоверно рассказал об этом в повествовании «Василий и Василиса».

Дед будущего писателя менял свою жизнь резко и бесповоротно. Оставив жену, он подался в соседний таёжный посёлок Замараевка, женился там на молодухе по имени Александра (Валентин даже имя героини оставил в рассказе подлинным) и пошёл на лесосеку рабочим. Никита Яковлевич дал совет и снохе: переезжай в Замараевку, в леспромхозе дают неплохое жалованье. Невестка послушалась, потому что через год нужно было отправлять Валентина на учёбу в Иркутск, а без денег не пошлёшь. Так Нина Ивановна с детьми оказалась в соседнем селе.

Должность ей определили тяжкую, обессиливающую: банщицы. Непосвящённый подумает, что обязанностью её стало подтирать полы да расставлять шайки в общественной бане. Нет, совсем не то. Надо было ежедневно носить с Ангары в гору тяжёлые вёдра на коромысле, наполняя водой два огромных чана. И эту каторгу Нина Ивановна перемогла.

Вновь и вновь думаешь: родители аталанского паренька испили чашу земных невзгод до дна. И не мог их наследник не знать, чем оплачивал русский человек на немереных просторах отечества каждый день под солнцем.

* * *

Надежда Александровна Миронова, землячка писателя, знает Распутиных как раз со времени недолгого житья-бытья их семьи в Замараевке.

— Я работала здесь фельдшером, — рассказала она мне. — А муж мой, Борис Иванович, был начальником лесоучастка. Григорий Никитич, как вернулся с Колымы, не захотел жить в Замараевке и перевёз своих в родное село. А вскоре Бориса Ивановича перевели в Аталанку. И он пригласил Григория Никитича к себе, мастером участка. Работали они, скажу я, душа в душу, понимали друг друга с полуслова. Бабушку Марью Герасимовну и деда Никиту Яковлевича Валентин описал в рассказе очень точно. Бабушка была высокой, статной женщиной. Она вместо «ч» выговаривала «ц»: произносила не «чего», а «цево». В понизовье Ангары все так говорят. А дед — тот был настоящий сибиряк, с «тунгусинкой». Так, кажется, Валентин написал. Любил в свободный час выпить, песню затянуть, даже в пляс пойти. Вот забегу вперёд: когда мы после затопления переехали в новую Аталанку, то стали с Никитой Яковлевичем соседями. В одном двухквартирном доме жили, через стенку. У меня двое детей, дочке ещё года не было. А он возьмётся петь. Я на всю жизнь запомнила его хмельную частушку:

Приду к нему: «Никита Яковлевич, миленький, пожалуйста, потише, у меня ребёнок заснуть не может». Ну он, ничего не скажешь, сразу: «Ладно, ладно, соседушка!»

Молодая жена его Александра была дружелюбной, очень отзывчивой. Хорошо шила и обшивала всё село. Потом, когда Никита Яковлевич умер, она переехала в Усть-Уду.

Но это после… А в старой Аталанке наш дом и дом Григория Никитича стояли напротив друг друга. Мы бывали у Распутиных, и они у нас. Отец Валентина о Колыме не любил вспоминать. Да и мы понимали, что несчастье свалилось на него случайно. Тогда из деревень почтовские работники постоянно ездили в районный центр за деньгами — за пенсиями для стариков, пособиями на детей, переводами, которые отправляли нашим односельчанам родственники. И ограбления были не редкостью. Жуликов после войны хватало.

Я помню, однажды Борис говорит мне: «У Григория Никитича приехал сын, студент, из Иркутска». И как-то незаметно за несколько дней мы подружились с ним. После этого, приезжая в Аталанку, он всегда говорил мне или мужу: «Приходите вечером, посидим».