Думаю, что пропускали к Дому Советов специально, чтобы одно из двух: или увеличить число убитых, или загородить храбрую технику, обстреливающую прямой наводкой здание. Приученная демократическим телевидением к непрерывным зрелищам убийства, толпа как-то не воспринимала, что убийство не в кино, а всерьез. Когда стали бить тяжелые орудия танков, вот тут многие поняли: в сегодняшней России может быть все что угодно, в ней нет закона, есть сила; нет права, есть оружие. Пулеметные и автоматные очереди сливались в небывалый барабанный бой, близкий свист шальных пуль заставлял приседать даже отчаянных. Когда тащили раненых, а может, убитых, к ним особенно прытко неслись телеоператоры…
…Били прямой наводкой страшными снарядами, визжали пули, толпа стояла…
Теперь о том, во что обходится наше молчание, твое молчание и равнодушие толпа. Это не полный список, это тот самый список, на который еще мог согласиться палач. А впрочем мог и не согласиться, толпа промолчала бы и тут.
(«Московская война», 1994)
Октябрь прошел через мое сердце с невероятной болью
Наталья Варлей,
заслуженная артистка России
Октябрьская трагедия шла через мое сердце с невероятной болью… Считаю, что произошла общая трагедия – и тех, кто стрелял, и тех, в кого стреляли. Трагедия русского человека.
Когда увидела колючую проволоку, поняла, что все идет к этому. Два-три месяца назад было трудно представить, что война приблизится настолько, что будет в двухстах метрах от моего дома.
В тот день я всю ночь не спала, слушала радио. Вдруг дом начал содрогаться от выстрелов. По радио шла странная информация о том, что первый выстрел раздался из Останкино, а затем были крики победы. Я поняла, что происходит что-то страшное. Вышла на улицу, вижу: идут танки, а по Верховному Совету уже стреляют. Но более всего меня потрясло, как и многих очевидцев, – стоящие вдоль всего парапета Москва-реки люди. И Бородинский мост, и мост у Калининского были облеплены людьми…
Кто-то говорит, что это была массовка. Не знаю. Но по набережной не было никакой массовки, люди вышли, как когда-то, в пору моего детства, выходили на демонстрацию с детьми, с красными флажками, с шариками и т. д. И очень страшно то, что не было боли, а только обыкновенное любопытство. Может, была глубоко запрятанная боль, может, я натыкалась не на те лица, но мне стало страшно от этой невероятной атрофии души, оттого, что люди настолько дезориентированы.
Я от многих потом слышала, что в «Белом доме» были нелюди. Как это – нелюди? Это избранный народом Парламент! В ночь накануне этих событий услышала вначале по радио, а потом увидела по телевизору выступление Лии Ахеджаковой. Я была просто потрясена. До того момента это была
Из выступления Лии Ахеджаковой по Центральному телевидению 3 октября 1993 года: «Мне уже не хочется быть объективной. Я совершенно не хочу ругать своего Президента».
О народе:
«Вот смотрят на эти оскаленные, озверевшие морды и разделяют их гнев. И всегда были есть и будут эти люди. Вся их жизнь и молодость прошла, и им кажется, что тогда было прекраснее. Тогда была колбаса».
О Конституции:
«Что же это за проклятая Конституция?.. А где наша армия?! Почему она нас не защищает от этой проклятой Конституции?! А мне еще говорят: легитимно, нелегитимно» («Москва. осень-93…», 1994, с. 396–397).
Подстрекательское рвение Л.Ахеджаковой, проявленное в то самое время, когда ельцинские наемники продолжали убивать безоружных в «Останкино», было отмечено узурпатором:
«Периодически я уходил в комнату отдыха. Там был включен телевизор. Российский канал… Политики, артисты, бизнесмены, писатели… одна из самых любимых мною актрис. И вдруг вижу, как, захлебываясь от эмоций, она кричит: «Я простая женщина, я видела искаженные лица черни. И вот эти безоружные мальчики нас защищали…» Это далеко не безоружные мальчики были. Я сама на Садовом кольце подходила к оцеплению и говорила: «Не идите вперед, не стреляйте!» Разговаривала с командирами, и очень многие соглашались со мной…
Я видела мечущихся старушек, умолявших «мальчиков» не стрелять, не бить по головам и не топтать толпу. И эта страшная фраза Лии Ахеджаковой: «Чернь с перекошенным ненавистью лицом!» Да, ненависть, наверное, была и с той, и с другой стороны. И это тоже великая трагедия русского человека – сталкивание лбами. И пусть в толпе, движимой неумными, агрессивными политиками, есть люди с красными флагами. Но это не обязательно коммунисты, которые хотят «светлого будущего – коммунизма», это люди, для которых красный флаг – символ страны, символ прекрасной и достаточной сытой жизни, которой они уже никогда не увидят.
И когда Лия называет этих людей «чернью», мне хочется спросить: «Лиечка, а благодаря кому вы стали знаменитой? Ведь персонажи, которых вы играли, – это и были те самые униженные, обиженные, слабые люди, которым и защитить-то себя нечем, остается только пойти с красными флажками или с иконами в руках. К кому им обратиться помочь купить лекарство в аптеке? Многие ведь из них поставлены перед выбором: или помирай, или проси милостыню!»
Не надо перечеркивать все эти 70 лет. Во-первых, искупительной жертвой в нашей стране была Великая Отечественная война. После нее наступило ощущение общности, стабильности и ожидания чего-то лучшего, не было страха за завтрашний день. Если бы из нашей жизни не уходила Церковь, мы могли бы развиваться нормально. Разговоры о том, что в стране ничего нет и она разваливается, начались, когда еще все было и ничего не разваливалось. Нас зомбировали, разворовывали нашу культуру, наши ценности, подменяли все это масскультурой, безнравственностью… приезжали на студию и призывали россиян… Я на всю жизнь запомню Лию Ахеджакову» ( Б.Н.Ельцин, «3аписки президента», 1994, с. 382).
Для меня непонятно и больно, почему не пошла крестным ходом Церковь. Очень многие верили, что она остановит бойню, Это мой вопрос, и нет на него ответа, потому что не все знаем… Церковь не вышла защитить людей от снарядов, не вышла остановить пролитие крови. Почему, когда подъехал грузовик с белой арабской вязью и из него вышли хасиды и стали праздновать, их не остановили, а пропустили через оцепление? И почему людей, говоривших; «Уйдите, здесь братская могила и святое место, а вы здесь веселитесь», забрала милиция? А грузовик спокойно уехал…
Произошла ужасная вещь – отторжение народа от всей этой говорильни. Никто не знает кого, куда и от какой партии выбирают. Многие люди просто равнодушны. Вирус апатии страшнее страха. Люди утратили чувство боли за Родину, за свой народ. Хоть церкви и переполнены – сознание поверхностно. А ведь фундаментом одоления бесов могла бы служить Церковь. Но она не повела за собой, не сплотила, не защитила, не спасла. И мы все, к сожалению, разобщены. А лидерами движет только борьба за власть.
(«Завтра», № 5 за 1994 г.)
Выход – в готовности умереть за Родину
Юрий Власов,