Сталин - читать онлайн книгу. Автор: Святослав Рыбас cтр.№ 229

„Румыния

Россия — 90 процентов

Другие — 10 процентов

Греция

Великобритания (в согласии с США) — 90 процентов

Россия —10 процентов

Венгрия

50:50 процентов

Болгария

Россия — 75 процентов

Другие — 25 процентов“.

Я передал этот листок Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем он взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул его мне. Для урегулирования всего этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать… Исписанный карандашом листок бумаги лежал в центре стола. Наконец, я сказал: „Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку“. „Нет, оставьте ее себе“, — сказал Сталин»⁵⁰¹.

Фактически Черчилль безоговорочно согласился уступить влияние только в Румынии и Болгарии. В Югославии и Венгрии сохранялась неопределенность, с Грецией было все ясно.

Заметим, что именно тогда Черчилль выторговал Грецию за Польшу и что в его личных беседах со Сталиным «главным вопросом было признание Советским Союзом британского господства в Греции и Средиземноморье»⁵⁰².

И действительно, Красная армия не заняла Грецию, а «лондонцы» не получили мест во Временном правительстве Польши.

Черчилль не известил о своей сделке американского посла Гарримана, что было понятным. Для Штатов европейские дела находились на втором месте, гораздо важнее для них было выполнение Сталиным обещания об участии в войне с Японией.

В конце 1944-го — начале 1945 года наступало новое историческое время. «Процентная записка» Черчилля, ожесточенная переписка Сталина с союзниками о составе Временного правительства в Польше, возмущение советского лидера фактом тайных переговоров американских разведчиков с генералом СС К. Вольфом в Берне — все это свидетельствовало, что прежние времена уступают место новым.

Перед вводом Красной армии в Болгарию, которая была готова капитулировать, СССР объявил ей войну. Таким образом, Сталин опередил союзников: те собирались заключить с ней перемирие, и тогда бы советские позиции в этой стране оказались бы не столь бесспорны. Но коль война была объявлена (она оказалась бескровной), можно было решительно и быстро продвигаться дальше на Балканы.

Двадцатого октября 1944 года Красная армия вошла в Белград. В том же месяце было заключено перемирие с Болгарией. 29 ноября завершено освобождение Албании. 22 декабря на освобожденной территории Венгрии образовано Временное правительство. 28 декабря оно объявило войну Германии. 31 декабря ПКНО объявил себя Временным правительством Польши.

Красная армия стояла буквально в шаге от Вены.

Семнадцатого января была взята Варшава.

И все-то для Кремля было хорошо: президент Рузвельт не собирался активно вмешиваться в восточноевропейские дела, у двенадцатимиллионной Красной армии не было в Европе равных соперников, население в подавляющем числе освобожденных от немецкой оккупации стран сочувственно относилось к Советскому Союзу.

Но что-то чувствовалось нехорошее. В раскладе политических сил в США созрели перемены. За годы войны экономика сильно выросла во всех секторах. Великий кризис, давший Рузвельту социальную базу для реформ, давно ушел в прошлое. На первое место выдвинулся консерватизм, за которым стоял успешный крупный бизнес.

В ноябре 1944 года на очередных президентских выборах вновь победил Рузвельт, вице-президентом стал Гарри Трумэн. Однако тогда прозвучал тревожный звонок: возглавляемая Рузвельтом демократическая партия потеряла часть мест в конгрессе, среди проигравших конгрессменов большинство были либералами, симпатизировавшими СССР.

Если учесть, что США уже вплотную подошли к созданию атомной бомбы, то можно сказать, что в глубинных пластах Истории, где и вызревает будущее, уже была записана матрица второй половины XX века.

Во время октябрьского (1944) визита Черчилля в Москву Сталин согласился на встречу трех лидеров «на Черноморском побережье». Рузвельт предлагал Средиземноморье, но Сталин воспротивился. Наконец выбрали Ялту.

«Накануне Ялтинской конференции под председательством вначале Голикова, а затем Берии состоялось самое длительное за всю войну совещание руководителей разведки Наркомата обороны, Военно-морского Флота и НКВД и НКГБ. Главный вопрос — оценка потенциальных возможностей германских вооруженных сил к дальнейшему сопротивлению союзникам — был рассмотрен в течение двух дней. Наши прогнозы о том, что война в Европе продлится не более трех месяцев ввиду нехватки у немцев топлива и боеприпасов, оказались правильными. Последний, третий день работы совещания был посвящен сопоставлению имевшихся материалов о политических целях и намерениях американцев и англичан на Ялтинской конференции. Все мы согласились с тем, что и Рузвельт, и Черчилль не смогут противодействовать линии нашей делегации на укрепление позиций СССР в Восточной Европе.

Мы исходили из достоверной информации о том, что американцы и англичане займут гибкую позицию и пойдут на уступки ввиду заинтересованности быстрейшего вступления Советского Союза в войну с Японией. Прогноз НКВД и военной разведки о низкой способности японцев противостоять мощным ударам наших подвижных соединений в обход укрепленных районов, построенных японцами вдоль советской границы, подтвердился в августе 1945 года. Однако мы не предвидели, несмотря на подробные данные о завершении работ по атомной бомбе, что американцы применят ядерное оружие против Японии»⁵⁰³.

По свидетельству Судоплатова, руководство разведки не видело перспектив социалистического развития Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии. Такая перспектива была только у Югославии, где И. Тито и компартия опирались на «реальную военную силу». В первых же странах аналитики Лубянки надеялись увидеть только дружественные Советскому Союзу правительства и не более того.

Накануне Ялтинской конференции Сталин имел полное представление о целях союзников в отношении Восточной Европы. Согласованной и четкой позиции у них не было. Они просто хотели возвращения в Польшу и Чехословакию эмигрантских правительств, находившихся в Лондоне. Для Сталина, который считал главным критерием внешней политики обеспечение безопасности СССР, возвращение «лондонцев» было неприемлемо. Тем не менее он был готов предоставить им несколько важных постов в коалиционном правительстве. «Данные военной разведки и наши собственные указывали на то, что американцы открыты для компромисса, так что гибкость нашей позиции могла обеспечить приемлемое для советской стороны разделение сфер влияния в Восточной Европе и на Дальнем Востоке… Мы вполне могли проявить гибкость и согласиться на проведение демократических выборов, поскольку правительства в изгнании ничего не могли противопоставить нашему влиянию»⁵⁰⁴.