Сталин - читать онлайн книгу. Автор: Святослав Рыбас cтр.№ 145

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Сталин | Автор книги - Святослав Рыбас

Cтраница 145
читать онлайн книги бесплатно

Тут все понятно. Политбюро сдерживало усердие региональных властей, оставляя контроль за собой.

Вместе с тем Орджоникидзе не являлся оппозиционером, его сталинизм был более мягким, более человечным по отношению к соратникам, чем сталинизм Кагановича или Молотова.

Не случайно Серго накануне февральско-мартовского пленума ЦК (1937), на котором он должен был выступать с докладом о вредительстве в промышленности, отправил на заводы несколько комиссий для проверки обвинений НКВД.

Можно сказать, что Орджоникидзе остался на позициях ленинской внутрипартийной демократии, принципы которой не позволяли рассматривать идейных противников как врагов. Во всяком случае, политическая практика конца 1920-х годов, когда оппозиционеров не заключали в тюрьмы, а ограничивались их ссылкой, была ему ближе, хотя именно ему принадлежала идея использовать труд заключенных на северных стройках. (В сентябре 1936 года стали переводить репрессированных оппозиционеров в тюрьмы и лагеря.)

Сталин же к 1936 году уже был полновластным диктатором, проводившим заключительные операции по устранению оппонентов. Его директива «об уничтожении мерзавцев», согласно духу которой НКВД можно было не утруждаться сбором доказательств, фактически легла в основу всех публичных судебных процессов, на которых подсудимые покорно соглашались с приписываемыми им преступлениями.

Иногда их признания красноречиво свидетельствовали об обратном — о фальсификации. Так, Пятаков говорил, что, будучи в Берлине в декабре 1935 года, летал к Троцкому в Осло и что самолет совершил посадку на аэродроме «Хеллер», однако норвежцы опубликовали в своей прессе справку, что «никакие гражданские самолеты там не приземлялись».

К тому же Троцкий развернул пропагандистскую работу, обличая Сталина. Он выразил готовность участвовать в открытом процессе. Москва на это ничего не ответила, так как любой европейский суд, рассматривая ордер на выдачу Троцкого, потребовал бы убедительных доказательств. А что мог предъявить Сталин?

По сути, он был загнан в угол надвигающейся войной, к которой СССР не был готов. Ему требовалось устранить потенциальных врагов, но законных, юридически выверенных средств не было. Следственный аппарат НКВД располагал только заданием Сталина.

Поэтому репрессии 1936–1938 годов — это не имеющая аналогов по изощренности и средневековая по характеру операция одного, низшего, ядра населения против другого, высшего. Столкнулись две культуры.

И чем цивилизованнее Сталин хотел показать проводимые судебные процессы, тем ужаснее они казались в Европе. Там не могли даже и помыслить, что у него нет иных средств и расценивали его действия как расправы без суда и следствия.

Однако и такие расправы тоже были. Хотя эта практика (и философия) противоречила линии Сталина на конституционный порядок и альтернативные выборы.

Когда многие биографы Сталина и исследователи его времени, опираясь на апокриф чекиста-невозвращенца А. Орлова, пишут о том, что Сталин давал личные гарантии своим врагам в обмен на их публичные признания, они не задаются вопросом: а зачем Сталину были нужны признания?

На первый взгляд — чтобы показать западной публике «черные» дела троцкистов.

Но есть еще более глубокий пласт. Это столкновение ментально-религиозного плана, подобное тем, которые были во времена протопопа Аввакума, когда царь Алексей Михайлович безжалостно расправлялся со сторонниками старой веры, не желавшими подчиниться светской власти и принять церковную реформу.

Второе обстоятельство не хотят замечать, останавливая взгляд только на кровавых фальсификациях.

Сталин должен был объясниться с простонародными «красными сотнями», главной своей опорой, почему он ведет внутреннюю войну. Это объяснение было продолжением конституционной реформы. Он поднимал их против чужих (троцкистов, двурушников, вредителей). Начиналось уничтожение узкого слоя «революционного поколения», фрагмента разбитого «петербургского ядра», что вызвало, несмотря на относительно малые размеры репрессий, ощущение глобального ужаса, запечатленного во всей истории СССР. Это можно объяснить тем, что Сталин вел войну с культурным слоем, создавшим идеологию отрицания ценности национального государства и опиравшимся на леворадикальное видение мира.

Не случайно сталинская группа выводила на улицы сотни тысяч человек для поддержания судебных решений. Так, Хрущев организовал на Красной площади в Москве при 27-градусном морозе грандиозный митинг с участием двухсот тысяч человек, которые единодушно приветствовали смертный приговор участникам «Параллельного центра». В газетах января — февраля 1937 года — письма, телефаммы, резолюции митингов со всей страны. 26 января в «Известиях» помещено мнение знаменитых рабочих Алексея Стаханова и Макара Мазая: «Стереть с лица земли Пятакова, Радека, Сокольникова и всю их подлую банду! Пощады не будет никому!» Писатели А. Толстой, А. Корнейчук, Вс. Иванов, академики Н. Вавилов, В. Комаров, А. Бах, И. Губкин, Г. Кржижановский, художники, композиторы, артисты — все единодушны в осуждении.


Несколько забегая вперед обратимся к одному поразительному высказыванию нашего героя. 7 ноября 1937 года в кремлевской квартире Ворошилова отметить двадцатилетие Октябрьской революции собралось советское руководство. Там присутствовал и генеральный секретарь ИККИ Георгий Димитров, записавший в своем дневнике сталинский тост:

«Хочу сказать несколько слов, может быть, непраздничных… Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. Они вели войны и захватывали территории в интересах помещиков. Но они сделали одно хорошее дело: сколотили огромное государство до Камчатки. Мы получили в наследство это государство… Впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое государство не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех великих народов, составляющих это государство. Мы объединили это государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу… Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единое социалистическое государство, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью, каждого, кто своими действиями и мыслями покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать… За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!»30

Он поднял тост за самую главную свою ценность. Но средневековая жестокость его угрозы — немыслима в российской политической культуре. И кому он адресует ее? Своим соратникам. А те отвечают одобрительными возгласами.

Было еще одно обстоятельство, которое можно назвать «испанским зеркалом». В нем они увидели страшные угрозы, еще более страшные, чем обещал вождь.

Гражданская война на Пиренеях породила новую политическую реальность — «пятую колонну». Впервые эти слова произнес по радио 1 октября 1936 года франкистский генерал Эмилио Мола, вскоре погибший в авиакатастрофе. Он сказал, что наступление на Мадрид будет вестись четырьмя колоннами, а правительственный центр будет атакован «пятой», которая уже находится в столице. («Пятая», впрочем, напоминала действия японского полковника Акаси вкупе с революционными партиями в 1905 году и Циммервальд Ленина в 1915 году.)

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию