Избранники времени. Обреченные на подвиг - читать онлайн книгу. Автор: Василий Решетников cтр.№ 26

Разбор был долгим, напряженным и бурным. Тут выяснилось – в полете были серьезные отказы, обнаружились крупные дефекты, а недоработок – не счесть. Как успеть с ними справиться?

Взлет пришлось затянуть на запредельное время – на 12 августа. В Арктике, особенно в центральной ее части, – это начало полярной зимы. К этому сроку она наполняется штормовыми ветрами, ледяные циклоны начинают крутить гигантские снежные вихри до самого недосягаемого неба, а внизу – ни земли, ни льдов, ни моря. Сюда можно упасть, но не сесть.

Достичь цели экипаж мог только при всех благоприятных условиях полета – никаких отказов техники, никакой агрессивности со стороны погоды. Но от этих «напастей» он не был застрахован (как и от неслаженных действий, добавим).

Правда, одна формальная гарантия была выдана – за сутки до взлета Болховитинов направил в штаб перелета официальный доклад: «Самолет вполне надежен и к перелету готов. Все самолетные системы работают надежно».

Так-то оно так. Болховитинов выпускал в полет вполне технически исправный и работоспособный самолет. Но выдержит ли он длительный путь, в котором еще ни разу себя не испробовал?

Инженеры из ЦАГИ считали просто необходимым проверить все самолетные системы в 30-часовом полете, а перед выходом на Америку – сменить все моторы на новые, как это делалось на машинах Чкалова и Громова, и налетать на них по 25 часов. Но на такую «роскошь» не оставалось ни одного лишнего дня.

«Наверх» – в НКВД и ЦК – летели «сигналы». Бдящие «источники» – профессионалы и «добровольцы» (коих в тот год развелось видимо-невидимо), наблюдавшие весь этот форс-мажор, творившийся вокруг ДБ-А, не разменивались на мелочи: «Причины, приводящие к рассоединению в полете трубопроводов и образованию трещин на выхлопных коллекторах, не устранены». «В зонах карбюраторов выявлены пожароопасные сочленения». «Смонтированные на шасси новые колеса не прошли испытаний». Сказано было и о том, что «экипаж не слетан, а летчики недостаточно оттренированы в слепых полетах». Значит, среди «сигнальщиков» были и знатоки летного дела.

Не был обойден «вниманием» и сам Болховитинов: начальник, мол, не столько руководит делами, сколько сам работает как простой механик…

Но совать свой нос в заботы Болховитинова никто не решался, видно вполне осознавая всю ответственность вмешательства в это тонкое, благословленное Сталиным дело и рассуждая, видимо, так: пройдет все благополучно – тогда и «сигналы» окажутся ни к чему, а не пройдет – так мы ж предупреждали!

Некоторые члены экипажа понимали скрытый трагизм положения и шли в полет, как восходя на Голгофу, – Годовиков был совершенно подавлен, впал в меланхолию даже Левченко. Но Леваневский горел энтузиазмом и был полон святой веры в неизбежный успех: для такого воздушного корабля – какие могут быть преграды? Америка еще ахнет, увидя над собой огромную советскую машину в глубоком развороте с крутым набором высоты! И неважно, что его исполнит, скорей всего, Кастанаев – лавры славы падут к ногам командира!

Но вот 12-е. Время старта назначено к вечеру, на 18.15, чтоб в Фербенксе сесть в светлое время, утром. Потом будет грандиозное турне с посадками – Эдмонтон, Чикаго, Нью-Йорк!..

Экипаж на местах. Только Леваневский все еще в плотном окружении прессы и провожающей публики. Он оживлен, охотно отвечает на нескончаемые вопросы, свободно держится перед фотокамерами… как и в тот, первый раз, двумя годами раньше.

О чем там разговор? «Да, это не первый рейс через полюс в Америку, но те два, и Чкаловский, и Громова, были, в сущности, спортивными, а этот – деловой, первый коммерческий на многомоторной машине». Леваневский ничего не сказал о грузах. В отсеках фюзеляжа были уложены меха, бочонки с икрой, еще какой-то «ширпотреб» и, конечно, почта. Чекисты внесли в самолет крупную запечатанную коробку – подарок Сталина президенту Рузвельту. (Говорят, там была норковая шуба для первой леди – наш вождь в нужном месте в нужное время мог быть и джентльменом.).

Приехал Алкснис, стал рассматривать последние синоптические карты. Ничего утешительного. Все на пределе. Решение на взлет – за гранью возможного. Тут так: или сейчас – или никогда. Во всяком случае, не в этом году.

А Болховитинов не отходит от самолета – к чему-то присматривается, что-то щупает, поглаживает. Его не покидает тревожное чувство, и он подходит к Леваневскому, просит, чтоб взлет в первые часы полета взял на себя Кастанаев. Леваневский не возразил. Он и сам так решил, понимая, что первый взлет на незнакомом самолете с максимальной нагрузкой – риск немалый. Даже для Кастанаева это был испытательный взлет – с полным полетным весом ни он, ни его машина еще ни разу не поднималась в воздух.

Зрелище взлетающего ДБ-А потрясающее. В нем столько мощи и неукротимой силы, что, казалось, перед нею расступится вся Арктика, почтительно открывая путь к далеким американским городам.

Четыре мощных микулинских двигателя, звуча ровным, солидным баском глубокого тембра, легко вели за собой крупную, благородных очертаний изящную машину, расцвеченную в цвета «авиаарктики» – синий фюзеляж, красные крылья. Это были и любимые цвета Леваневского. Но кто об этом знал?

Изначальная заводская покраска цвета хаки уж слишком откровенно выдавала в корабле подлинную сущность дальнего бомбардировщика. Послали телеграмму в Севастополь: «В какой цвет красить машину?» – «Красьте в мои цвета», – ответил мэтр.

Но его эстетических пристрастий на заводе никто не знал. По этому поводу посыпались остроты. Даже Кастанаев съязвил: «Запросите, не согласится ли он покрасить машину в мои цвета?»

Шутки шутками, но пришлось переспрашивать. «В синий и красный», – пришел недовольный ответ.

Так и покрасили. Прямо поверх защитного слоя – для его смывки уже не было времени. Почти в полтонны лишнего веса обошлась перекраска.

Кастанаев легко отделил корабль от полосы, подобрал шасси, подвернул курс на север и перешел в постепенный набор высоты. Корабль шел устойчиво, уверенно и уж никак не из последних сил.

Все было прекрасно. Правда, за крайним правым двигателем неожиданно потянулся слабый дымный след. Что это – горелое масло? Перенасыщенная горючая смесь?

Потом шлейф вроде бы исчез. Не было о нем упоминаний и в радиограммах с борта. Значит, ничего серьезного.

Галковский шлет спокойные донесения. Вот пересекли Волгу. Высота 860 метров. Прошли остров Моржовец. Высота 2600. Но еще задолго до ЗФИ уже 6000 метров. Ого! С чего бы это? Выходит, форсировали моторы, гнали их на полной мощности, чтоб поскорее вырваться из облаков, выйти к чистому небу? Так уходят от опасного обледенения. Для того полетного веса, отягощенного слоем льда, самолет оказался на потолке. Это не лучшая высота для дальнего полета, но, видимо, вынужденная, спасительная. Тут температуры под 40°, и лед, возможно, начнет постепенно выветриваться.

В трудное положение попал экипаж. Но самолет, несмотря ни на что, разгребая облака, шел вперед. Это – главное.

И радиограммы шли ободряющие, в каждой – непременный рефрен: «Все в порядке». В двух или трех – «Матчасть работает отлично». Иногда – «Самочувствие экипажа хорошее».