Удивление перед жизнью. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Розов cтр.№ 49

В 1929 году по ряду причин, о которых сейчас не время писать, семья покинула хутор и оказалась в Москве.

В ту пору, когда я впервые увидел Петра Матвеевича, он был тоже болен. Мне запомнились его взлохмаченная голова, крошки в бороде, выцветшие глаза, в которых тлело безумие. Нет, это не было настоящее сумасшествие, Петр Матвеевич клинически был нормален. Во взгляде его светились какая-то сгорающая гордость, непокорность, вызов всему и решительность. И дома к нему относились уже как к неисправимому чудаку.

Сглазили счастье тети Лизы… Крошечная комнатенка, в которой нечем дышать, больной сын, за которым надо ухаживать, как за малым ребенком (тетя Лиза боялась смерти только по одной причине: кто же тогда будет ходить за Володей?), полубезумный муж и еще трое детей, как говорится, мал мала меньше и с очень нелегкими характерами. И бедность. Вот все ее счастье. И во всей этой достоевщине лицо тети Лизы всегда было светлым, взгляд оставался доброжелательным, слово – приветливым. Никогда ни на что не жаловалась, всегда всем помогала. За двадцать три года житья бок о бок я не только никогда не видел ее злой, но даже рассерженной. Она переносила беды, не сгибая головы, никого не кляня, никому не кланяясь. И, конечно, работала. Последние годы – диетсестрой в больнице.

Господи Боже мой, как я ненавижу людей, особенно молодых, ноющих по самому пустому поводу: не то платье мама купила, не те туфли…

Отрекомендовавшись тете Лизе, я рассказал о своем бездомстве. Со спокойным участием тетя Лиза выслушала меня и сказала: «Пойдем, Витя, поспрошаем соседей, может быть, кто-нибудь сдаст угол». И мы пошли по комнатам длинных коридоров корпуса номер 7.

– А вы зайдите в тринадцатую квартиру к Пелагее Ивановне Федотовой. По-моему, она собиралась сдавать угол, – сказал кто-то из бесчисленных жильцов. – Она в четвертой комнате.

Мы вошли в тринадцатую квартиру, состоявшую из двенадцати отдельных комнат-келий, нашли номер четыре. Постучали.

– Войдите, – послышался несколько величественный приятный пожилой голос.

Мы вошли…

– Да, я могу сдать вам комнату. – Пелагея Ивановна не сказала «угол». – Но у меня нет кровати, и вы можете спать только на этом сундуке. Он короткий, но есть табуретка. Я буду давать вам ее на ночь, и вы будете ставить ее себе в ноги. Кроме того, условие: в комнате не курить и товарищей сюда не водить. – Не знаю, кого она имела в виду, говоря это. Может быть, девушек. – Плата сорок рублей.

Я немедленно согласился на все совершенно не жесткие для меня условия. Кроме… В уме мелькнул расчет. Стипендия моя сорок пять рублей. Значит, на житье мне останется пятерка. Ничего, как-нибудь все образуется. Стараясь казаться спокойным, не выдавая бьющей через край радости, я произнес: «Согласен».

И 3 марта 1935 года я принес свой фанерный чемоданчик в эту комнату. Она была несколько меньше, чем комната тети Лизы, – 10,7 квадратных метра. В ней был маленький столик. Он сейчас у меня на даче под Москвой, и я очень люблю его и даже иногда поглаживаю рукой. Кстати сказать, точно такой же столик я видел под Ленинградом в Сарае – музее Ленина. Там Ленин скрывался, и там стоит точь-в-точь такой столик. Видимо, они производились в конце девятнадцатого или начале двадцатого века в какой-то степени серийно. У меня также есть металлический с позолоченной ручкой (правда, позолота уже порядком стерлась) нож для разрезания бумаги, который мне достался от отца, – безусловно, родной брат того ножа, который лежит на письменном столе Чехова в его доме в Ялте. Я не Чехов, но нож для разрезания бумаги – как у Чехова. Уже приятно!

Кроме столика, железной кровати Пелагеи Ивановны, упомянутого мною сундука, стула и табуретки, другой мебели в комнате не имелось. Стены когда-то были выкрашены ядовито-зеленой краской, будто их спрыснули купоросом. Краска облезла и расползлась разводами, а кроме того, в комнате было множество клопов и Пелагея Ивановна давила их на стене пальцами; от этого получалось что-то вроде абстрактной живописи, хотя все было конкретным. Клопы эти ночью залезали мне в уши и щекотали, но вскоре я перехитрил их – стал затыкать на ночь уши ватой. Единственное окно выходило в Молочный переулок. Хорошо просматривался просторный двор противоположного дома, где всегда что-то происходило – то игра в домино, то драка. Да, я забыл о том, что в комнате стоял еще манекен. Пелагея Ивановна когда-то немного шила, и манекен остался от тех времен. Он был совершенно ненужной вещью и стоял отдельно от всего, как инородное тело. Но мне он не мешал; наоборот, будоражил фантазию, в нем было что-то инфернальное.

Описывая свои мытарства, я совсем не ищу чьего-либо сочувствия, а еще меньше желаю, чтобы кто-то думал, будто я был несчастлив. Наоборот! Счастье переполняло меня! Я учился в Москве, я ходил по театрам, знакомился с интересными людьми, каждый день открывал мне неведомое. Я был невыразимо счастлив! Я даже думал: почему я такой счастливый, за что мне такое, почему у меня такая интересная жизнь?

Однажды вечером я сидел на подоконнике в своей комнате. Была прекрасная летняя ночь, и я заметил прямо против окна на темно-синем небосводе маленькую звездочку и почему-то долго любовался ею. На следующий вечер я увидел ее снова и опять засмотрелся. Странно, мне почудилось, будто она светит безусловно мне. Лично мне. Было на небе много других звезд – мелких и крупных, куда более крупных, чем эта звезда. Но именно она почему-то привлекла мое внимание среди мириад других. И я дерзко тогда подумал: это моя звездочка!

Может быть, современным молодым людям все это покажется не только сентиментальным, но и просто нелепым. Но что же мне делать, если все это было именно так, и я рад, что жил, чувствовал, мыслил и фантазировал именно так. И уже не было вечера, чтобы я не заглядывал, хотя бы на мгновение, в окно и, если небо не заволакивали облака, приветствовал мою звездочку. Даже когда мне бывало очень плохо, взглянув на нее, убедившись, что она на своем месте, я чувствовал себя увереннее, бодрее и говорил себе: она там, все будет хорошо…

Сейчас уже давненько никто не живет в этих коридорах в комнатах-кельях Зачатьевского монастыря. Обитавшие здесь семьи получили отдельные квартиры в разных районах Москвы. В бывшей квартире номер 13 разместился Оргтрансстрой. Замечал ли кто из сотрудников этого учреждения ту звездочку? Она, безусловно, на своем месте. Не может быть, чтобы она исчезла. Ведь кому-то она светит. Не одному же мне.

Итак, я студент, поселившийся в бывшей келье Зачатьевского монастыря.

Что такое студент? Это когда голова пылает, каждый день приносит новые поразительные ощущения и знания, когда хочется прочесть все книги Ленинской библиотеки, Исторической библиотеки да еще библиотеки на Арбате, в доме, где теперь ресторан «Прага». Во все три я и был записан, и после занятий хотелось бежать сразу во все три. А вечером – театр. И ни одной постановки невозможно пропустить. Я вел список просмотренных мною спектаклей. Количество их за год переваливало за сто. И музеи, и улицы, и закоулки. И, конечно, мечты о гармоничном устройстве мира. Мы, молодежь, доверяли старшим и больше смотрели, как они устраивают этот мир, чем делали его сами. А если и делали, то только то, что говорили взрослые.