Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890-1918 - читать онлайн книгу. Автор: Мария Романова cтр.№ 85

Нехватка средств и внимание новых властей, которое праздная жизнь должна была неизбежно привлечь, обратили наши мысли к поискам какой-нибудь подходящей работы. Мы решили воспользоваться своими художественными способностями, которыми все обладали в большей или меньшей степени. Отец моего мужа был знатоком иконописи, и вся семья занялась писанием икон и раскрашиванием деревянных пасхальных яиц. Сейчас я не могу вспомнить, где мы продавали наши изделия и было ли это занятие выгодным. Кроме того, по просьбе Володи я начала переводить с английского языка очень сентиментальный роман, который на нас обоих произвел сильное впечатление. Он назывался «Цветник из роз». В тексте было много стихов, которые Володе особенно хотелось перевести. В течение зимы я закончила свою часть работы, но Володе не было суждено сделать свою часть.

В целом же я вела довольно праздную жизнь. Постоянная опасность, возрастающая нужда и трудности становились для нас привычными, почти естественными явлениями. Бездеятельная, замкнутая жизнь утомляла меня, действовала мне на нервы. Каждый новый день казался длиннее предыдущего, скучнее, невыносимее. И эти бесконечные разговоры либо о еде, которой у нас не было, либо о нашем былом величии, которому настал конец! Особенно в те дни, когда я была голодна, – а это, надо признаться, случалось все чаще и чаще – все эти разговоры вызывали во мне бессильное, молчаливое возмущение.

Во время войны я отошла от старых традиционных взглядов, многие вещи видела в новом свете, но все еще не могла формулировать выводы, основывающиеся на устойчивой точке зрения. Даже теперь мои взгляды были запутанны, интуитивны, вялы. Все, что я могла делать, это молча слушать других. Но я удивлялась поверхностности и слепому фанатизму выражавшихся мнений и не могла согласиться с мыслью, что какая-то незначительная политическая фигура вроде Керенского или Родзянко ответственна за такие глубокие и катастрофические перемены. Не они посеяли эти горькие всходы – начало всему в почве, так сказать, на которой такие личности могли родиться, существовать, благоденствовать.

Мой все еще неподготовленный ум стремился среди всей этой болтовни пробиться к самим глубинам этих загадочных и неисчислимых причин и мотивов, которые привели нас всех к краху. Какой роковой изъян в русском характере, какое отсутствие уравновешенности и сдержанности могли привести к постепенному вызреванию нового чудовищного порядка, который теперь царил в стране? Я не могла ответить на эти вопросы, а только мысленно подступала к ним. На них, казалось, не было ответа тогда, и я не знаю, есть ли он теперь.

К началу 1918 года большевистская антивоенная пропаганда и нежелание наших крестьян продолжать сражаться приобрели такой размах, что Россия качнулась в сторону жалкого временного мира. Начались переговоры с Германией. В начале января Троцкий объявил полную демобилизацию, несмотря на то что договор не был еще подписан.

Остатки армии в полном беспорядке покидали фронт, который был ослаблен задолго до этого, и, опустошая все на своем пути, возвращались домой. Здесь, присоединившись к остальным крестьянам, они жгли и разрушали усадьбы, грабили и уничтожали мебель, художественные коллекции и библиотеки, мучили и убивали помещиков и даже умышленно истребляли ценные стада племенного скота.

Немцы, естественно, воспользовались этой ситуацией. К концу февраля они совершили молниеносный бросок, который привел их так близко к Петрограду, что посольства и миссии союзников были вынуждены спешно уехать. К концу февраля немцы были у Нарвы, и большевики, страшно испугавшись, согласились на все требования и подписали предложенный мирный договор.

Настоящее подписание состоялось 3 марта. Союзнические посольства возвратились в Петроград на какое-то время, но покинули его в начале апреля, и этот отъезд был для нас жестоким ударом. Их присутствие в Петрограде служило нам гарантией того, что где-то еще существует цивилизованный мир, дающий надежду на защиту. Никто из нас не покидал Россию, пока продолжалась война. А теперь нас явно бросали на милость наших новых правителей.

В середине марта Урицкий, который стоял во главе ужасной ЧК, издал декрет об обязательной регистрации всех мужчин, принадлежащих к дому Романовых. И снова княгиня Палей сумела спасти моего отца. Она лично принесла в ЧК справку о его болезни, и большевики, подвергнув его медицинскому осмотру, освободили от регистрации.

Но Володя, мои дяди и двоюродные братья, которые жили в Петрограде или его окрестностях, были обязаны явиться в ЧК, где их внесли в список и сообщили им, что отправят в ссылку.

На том основании, что Володя не носил фамилию Романов, княгиня Палей приложила максимум усилий спасти его от ЧК, но ее попытки не увенчались успехом. Володю вызвали на личную беседу с Урицким, который дал ему возможность раз и навсегда отречься от своего отца и от всех Романовых. Володин ответ не мог никоим образом смягчить его судьбу.

Две недели спустя Володю вместе с тремя сыновьями покойного великого князя Константина: Иоанном, Константином и Игорем – и великим князем Сергеем, который во время войны был главнокомандующим артиллерией, – выслали в Вятку. Никого из них мы больше не видели. В конце апреля их всех перевели сначала в Екатеринбург, а затем в Алапаевск, где позднее к ним присоединилась тетя Элла, высланная большевиками из Москвы.

Тетя так и не примирилась с мыслью, что жена моего отца, полностью прощенная и восстановленная в своих правах императором, получила официальный, хотя и морганатический титул и была признана всеми, начиная с царского двора. Враждебное чувство, которое испытывала к княгине Палей, она перенесла на детей моего отца от второго брака. Но судьба распорядилась так, что последние месяцы жизни на этой земле она и Володя провели вместе в атмосфере тесной дружбы, они сблизились и научились ценить друг друга. Своей долгой и невыносимо мучительной смертью они скрепили свою дружбу, которая была великим утешением для обоих во время невероятных страданий, которые им выпали.

Мой отец не дожил до того момента, когда об этом стало известно. Но и он, и его жена безумно переживали разлуку с сыном. Огромная тяжесть, казалось, нависла над всеми нами. Княгиня Палей горько винила себя за то, что не отправила Володю за границу, когда это было еще возможно.

Каждый раз, когда я ездила в Царское Село к своему отцу, я замечала перемены к худшему. Постепенно он был вынужден лишить себя всего. И это несмотря на постоянные заботы и энергию княгини Палей, направленные на то, чтобы обеспечить ему, по крайней мере, хоть тень того комфорта, к которому он привык. С начала зимы стало очевидно, что керосина для центрального отопления будет недостаточно, и многие комнаты были закрыты. Так как мой отец периодически страдал от язвы желудка, то вынужден был сидеть на диете, и продукты для нее доставали с огромным трудом и ценой величайших жертв. В январе, несмотря на строгую экономию, топливо кончилось, и моему отцу вместе с семьей пришлось переехать в дом моего двоюродного брата Бориса, также расположенный в Царском Селе, где печи можно было топить дровами.

Местный Совет и его меняющиеся члены постоянно шантажировали моего отца под тем или иным предлогом ради личной материальной выгоды. В конце концов, новое правительство национализировало и отняло у него дом вместе с ценными коллекциями, сделав там музей.