Борис и Глеб - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ранчин cтр.№ 3

Древнерусские даты также проверяются датированными сообщениями о тех же событиях в иностранных источниках. Но о Борисе и Глебе эти источники умалчивают.

В раннем древнерусском летописании господствует мартовский стиль. Однако если в источнике указан только год, без дня месяца и дня недели, пересчет на привычный нам январский стиль все равно оказывается приблизительным: поскольку мартовский год начинается и заканчивается на два месяца позже январского, он не охватывает события января—февраля соответствующего январского года, зато включает в себя те, что произошли в январе—феврале следующего январского года.

Таким образом, приходится признать, что в абсолютном большинстве случаев приведенные в этой книге даты приблизительны, не строго точны, даже когда их достоверность не вызывает сомнений у историков. Так, «Повесть временных лет» сообщает (не указывая ни дня месяца, ни дня недели) под 6519 годом о кончине супруги Владимира Святого царевны Анны — возможно, именно она была матерью Бориса и Глеба. Вычесть из этой даты 5508 и признать, что Анна умерла в 1011 году (как, простоты ради, указывается во всех переводах «Повести временных лет»), мы не можем, так как не знаем, в каком месяце 6519 года скончалась княгиня: кончина вполне могла произойти ив 1012 году — ведь она могла уйти из жизни и в январе или феврале мартовского 6519 года.

Кроме того, нужно учитывать, что даты, находящиеся в начальной части «Повести временных лет», восходящей к летописанию первой половины — середины XI века, а может быть, и более раннего времени, были проставлены летописцами «задним числом», относительно поздно — по-видимому, не ранее середины XI столетия. При этом частично книжники опирались на какие-то нам достоверно неизвестные источники, а в основном, вероятно, расставляли даты по собственным выкладкам и расчетам . Это обстоятельство делает хронологические вехи истории Бориса и Глеба еще более шаткими и приблизительными.

Разъяснение второе. Во все главы этой книги, за исключением последней, посвященной формированию и природе почитания святых Бориса и Глеба, я решился ввести небольшие фрагменты беллетристического, романизованного характера, персонажами которых являются сами братья либо исторические личности, имеющие прямое или косвенное отношение к их судьбе. Есть в этих фрагментах и вымышленные персонажи — слуги. При этом я не избежал постмодернистского соблазна растворить в собственном повествовании явные и скрытые цитаты из произведений классической русской словесности. Как я осмеливаюсь предположить, такие фрагменты позволяют приблизить далекое прошлое, о котором почти ничего не известно, сделать его для читателя более явственным, осязаемым и зримым ^[4]. Композиционно эти фрагменты обособлены от основного текста и выделены курсивом.

Разъяснение третье относится к принципам цитирования, принятым в этой книге. Цитат в книге много, и не случайно. Цитаты и ссылки необходимы, особенно если требуются обзор и сопоставление разных версий — истолкований и гипотез, как в случае с Борисом и Глебом. Выдающийся французский историк М. Блок заметил: «Наше общественное мнение, отравленное догмами и мифами, даже когда оно не враждебно просвещению, утратило вкус к контролю. В тот день, когда мы, сперва позаботившись о том, чтобы не отпугнуть его праздным педантизмом, сумеем его убедить, что ценность утверждения надо измерять готовностью автора покорно ждать опровержения, силы разума одержат одну из блистательнейших своих побед. Чтобы ее подготовить, и трудятся наши скромные примечания, наши маленькие, мелочные ссылки, над которыми, не понимая их, потешаются нынешние остряки» . Конечно, по своему жанру эта биография Бориса и Глеба — не научный труд, но это книга научно-популярная, и мне менее всего хотелось бы плодить мифы или быть самонадеянно-голословным. Так что напоминание М. Блока здесь вполне уместно. Но это биография всё же научно-популярная. А потому древнерусские тексты цитируются в орфографии, приближенной к ныне принятой, с использованием только тех букв, которые сохранились в современном русском алфавите. Цитируются, как правило, в переводах — для лучшего понимания. Впрочем, в ряде случаев, особенно когда существующие переводы предлагают только одну из нескольких возможных интерпретаций источника или не очень точны, я решился цитировать древнерусские тексты в оригинале, переводя отдельные слова, требующие объяснения. Все выделения в цитатах принадлежат авторам текстов.

* * *

Хотелось бы выразить сердечную благодарность О.В. Гладковой и недавно ушедшему В.М. Живову, в беседах с которыми затрагивались или обсуждались некоторые из моих идей, и с признательностью вспомнить покойного В.Н. Топорова: встречи с Владимиром Николаевичем, одной из тем которых были жития Бориса и Глеба и почитание братьев, — бесценный дар для автора этих строк.

Эту книгу я посвящаю бывшим и нынешним студентам и аспирантам — участникам моего семинара по древнерусской литературе, внимательным и неравнодушным слушателям моих спецкурсов и лекций на филологическом факультете Московского университета им. М.В. Ломоносова.

Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко-зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло-желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко-красными островами посреди ярко-зеленых озимей. Русак уже до половины перелинял, лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки.

Было лучшее охотничье время. Было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. Небо таяло и без ветра спускалось на землю.

Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся мельчайших капель мги или тумана. На оголившихся ветвях висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Пряно, чуть горьковато пахло вянущим лесом. С полей, на которых сжигали жнивье, тянуло дымом. Дым, стелясь, медленно поднимался вверх и смешивался с клубами тумана.

Охота удалась знатная. Уже были потравлены зайцы и тороки набиты добычей, уже был загнан матерый кабансекач, когда в слегка тронутом первыми сполохами осеннего пожара осиннике собаки учуяли лося. Зверь показался Люту громадным: крепкий, с раскидистыми ветвями рогов, как Перуново дерево — кряжистый дуб, зверь стал было на опушке, широко расставив ноги и наклонив голову, готовый, как могучий воин, встретить наседающую свору. Черно-пегий широкозадый кобель — любимец Люта бесстрашно кинулся на быка, но был остановлен страшным ударом копыта. Миг — и с рассеченной головой, кровавя траву, он, не визжа, а крича от смертной боли, в судорогах катался по земле. Собаки было отпрянули, но ярый зверь, увидев спешащих на него конников, решил отступить. Широким махом белых, словно в исподних портах, ног он пошел все быстрее и быстрее прочь, набирая ход.