Ориенталист. Тайны одной загадочной и исполненной опасностей жизни - читать онлайн книгу. Автор: Том Рейсс cтр.№ 94

Отец Рольфа и Иммы Кристиан фон Эренфельс создал теорию «гештальт-качеств» в психологии. Он также вел регулярную переписку с Фрейдом и вообще был видным философом, «известным своими исследованиями в области биологии расы» (как это было сформулировано в «Прагер Тагблатт» в 1911 году, когда газета напечатала текст одной из его лекций под названием «Проблема расы и еврейский вопрос»). Вечного бунтаря, шедшего наперекор расхожим мнениям, Эренфельса больше всего занимала такая проблема: из всех индивидуумов в племени лучшие — это солдаты, однако во время сражений народ, племя неизбежно теряли именно их, носителей самых лучших генов. Поэтому он предлагал решить проблему простым и изящным способом: бравые солдаты, уцелевшие в битвах, по возвращении домой с фронта должны были получить доступ к максимально возможному количеству женщин. Возможно, именно по этой причине Кристиан фон Эренфельс не стал так широко известен, как того заслуживал, однако у студентов Пражского университета он был одним из любимейших профессоров. «Кафка в одном из своих дневников писал, — вспоминала баронесса, — что занятия у Эренфельса были весьма занимательными. И еще Кафка однажды записал, что в тот день утром занятие у Эренфельса было особенно любопытным, потому что профессор заявил: лучше всего, если в ваших жилах есть хотя бы несколько капель еврейской крови». Все это помогло их семье сохранить хорошую репутацию, пояснила баронесса, потому что, когда они обнаружили эти строки в дневнике знаменитого писателя, стало ясно: хотя расовые теории старины Кристиана фон Эренфельса и были «бредовыми, совершенно бредовыми», однако он на самом деле не был антисемитом.

Эльфрида и Рольф поженились, как считала баронесса, скорее для того, чтобы их «банда четырех» сохранилась в прежнем составе, однако к концу 1930-х годов их брак все же распался. Во время войны Умар-Рольф уехал в Индию, а Эльфрида — в Грецию, где ей удавалось зарабатывать на жизнь составлением гороскопов; там она начала изучать древнегреческий язык и математику, а затем вовсю увлеклась Платоном. После войны, пока барон Умар жил в Индии со своей новой женой (моей собеседницей), Эльфрида пребывала в замке Лихтенау одна, целыми днями читая тексты Платона. В 1970-х годах, когда Умар-Рольф и баронесса, его третья жена, вернулись, наконец, домой с Востока, они обнаружили в замке полнейший хаос: Эльфрида, предполагаемый автор «Али и Нино», превратила ту часть замка, которую она занимала, в форменную помойку, повсюду были груды скомканных бумаг с написанными на них математическими уравнениями, составленными для кого-то гороскопами, примечаниями к трудам Платона, и различные бытовые отходы. Баронесса вспомнила, как она попыталась было навести порядок позади диванчика, на котором мы сидели, однако стоило ей сказать, что его нужно подвинуть, Эльфрида ужасно расстроилась. «Она заявила, что вот уже тридцать пять лет никто не сдвигал с места этот диван, а значит, его и впредь нельзя было трогать! Но мы все-таки не послушали ее, отодвинули диван, и оттуда вдруг выскочили не то тридцать, не то сорок мышей! Они все жили внутри него». Рядом с главной гостиной Эльфрида устроила нечто вроде кухни, где у нее была небольшая плита, а еще старая энциклопедия, которую она использовала как разделочную доску. «В конечном счете ее интересовал лишь Платон! — сказала баронесса о той, кто, как утверждалось, была автором “Али и Нино”. — А все остальное ей было безразлично!»

Где-то в начале 1970-х годов баронесса, по ее воспоминаниям, впервые заподозрила, что Эльфрида в прошлом пользовалась псевдонимом Курбан Саид. Однажды Имма, сестра барона Умара-Рольфа, которая к тому времени стала довольно известной поэтессой, сказала баронессе, что ей пришло письмо от какого-то врача, который хотел узнать, действительно ли это она написала книгу под названием «Али и Нино». Имма понятия не имела, что врач имел в виду, а когда баронесса на всякий случай спросила Эльфриду, не о ней ли речь, та, на минуту оторвавшись от своего любимого Платона, сказала: «Разумеется. Имме ни к чему знать все на свете. Да-да, это я ее опубликовала».

— А потом Эльфриде откуда-то позвонили и попросили отре…агхировать эту книгу.

— Что-что? Как вы сказали? — спросил я.

— Пгосили отре…агхировать…

— Издать?

— Да нет, я же говорю: отре…агхировать…

— Извините, может быть, ее попросили отредактировать книгу?

— Ну да! — просияла баронесса. И затем еще вспомнила, что Эльфрида не захотела иметь с ними дела, потому что страшно боялась заработать хоть какие-то деньги: тогда у нее могли бы отобрать назначенную ей государственную пенсию.

Тем временем настало позднее утро, и баронесса уже была готова отправиться немного вздремнуть. Сказав, что даст мне возможность кое-чем заняться, пока сама будет отдыхать, она провела меня по всевозможным заброшенным и холодным коридорам и переходам, пока перед нами не оказалась старинная, ветхая деревянная дверь. Баронесса со всей силы толкнула ее плечом. Помещение походило на багажное отделение на железнодорожной станции в старые времена: ящики, сундуки, чемоданы, мешки, причем кое-что из этого было навалено на стеллажи, достававшие до самого потолка; но, как ни удивительно, весь этот беспорядок рассекали два прохода, которые кто-то предусмотрительно здесь устроил.

— Вот тут — всё! — сказала баронесса, с некоторой грустью взирая на это беспредельное количество коробок и ящиков. — Всё, что осталось от семьи Эренфельс… Вы можете разглядывать здесь все, что захотите, но только до захода солнца, потому что электричество сюда так и не провели.

И с этими словами она ушла, предоставив мне копаться во всей этой рухляди. Лишь примерно через час, пока я рылся то тут, то там в окружавших меня вещах, до меня дошло, что, по-видимому, каждый из объемистых квадратных пароходных кофров набит какими-то бумагами. Ведь в этом средневековом замке, который выдержал не одну осаду и в стенах которого до сих пор имелись особые отверстия для выливания кипящего масла на головы противника, на протяжении по крайней мере двух последних веков жила семья интеллектуалов, поэтов и книгочеев.

Я попытался отыскать хоть что-нибудь, связанное с Курбаном Саидом, уповая при этом, пожалуй, лишь на утверждение Ницше, что книги, которые особенно нужны, сами валятся с полок. Однако, куда бы я ни обращал свой взор, везде были груды документов, имевших отношение лишь к Рольфу — тому, кто после перехода в магометанство сменил свое имя на Умар, — или к его удивительным, растянувшимся на сорок лет странствиям по мусульманскому миру. Наскоро проглядывая журналы, для которых барон Умар-Рольф регулярно писал статьи по вопросам возрождения ислама во всем мире, о положении женщин-мусульманок, а также о взаимном изживании старых обид между мусульманами и иудеями, я успел открыть для себя целый мир ориенталистов и новообращенных мусульман. Имена у них были, например, такие: Лорд Хидли аль-Фарук, майор Абдулла Бэттерсбн и ее высочество Даянг Муда из Саравака, она же «дочь покойного сэра Уолтера Пальмера из Рединга». Встретился мне там и Мухамуд Гуннар Эриксон из Швеции, и Умар Мита из Японии, и Исмаил Веслав Язерски из Польши.

И столько было там всего захватывающе интересного, что прошло немало времени, прежде чем до меня дошло: этот замок не поделится со мной никакими сведениями о Курбане Саиде, будь это Лев, Эльфрида или же они оба. По словам баронессы, Курбан Саид и ее муж часто переписывались, как, впрочем, переписывались и Эсад-бей с Эльфрндой. Но когда я спросил ее, где вся эта переписка находится, она лишь махнула рукой, обведя ею стены замка, и сказала: «Поди знай. Наверное, где-то здесь, да только где ее найдешь?»