Пацаненок просветлел лицом:
— Ты тоже вернулся?
— Ну, я у бабушки жил, первые полгода где-то. Пока мама с папой искали… Томми.
Долгие месяцы у бабушки. Чарли уж сколько лет их не вспоминал. Как он стоял на коленях на потертом ковре под бабушкины госпелы на старом проигрывателе, размышлял, что творится дома, нашли ли уже брата. С бабушкой они про это не говорили. «Если что случится, мы узнаем первыми, — объясняла она. — Так что давай их дергать не будем, пускай делают, что надо делать. А мы можем только молиться, чтоб Томми вернулся домой». Бабушка уже совсем разболелась, ноги опухли — еле сползала с кресла, чтоб на колени встать. А Чарли молиться не мог. Ему было очень страшно.
— А кто за Хвосторогом ухаживал? — спросил пацаненок.
— Я его с собой к бабушке забрал, — ответил Чарли и расхохотался. — Один раз выпустил на ковер, хотел ее напугать. Ей жуть как не понравилось.
— Ну да, она ж не любит ящериц.
— Это точно.
— И змей.
— Да.
Чарли посмотрел вниз сквозь ветви. По полям и в лесу шарили фонарики. Все ищут пацаненка, а пацаненок плывет над ними в поднебесье — пацаненок вообще не здесь.
— Прости, что я твою подлодку сломал, — сказал пацаненок.
— Какую подлодку?
— Подводную лодку, которую тебе папа подарил.
— А.
Это когда Чарли в последний раз видел брата. В последний день. Они крупно поцапались. Папа вернулся с долгих гастролей и привез Чарли новенькую красивую подводную лодку, а Томми досталась только книжка, и, блин, как же он взбесился. Томми хотел поиграть с подлодкой, все твердил: ну разочек, но у Чарли никогда не было ничего такого, что хотел бы Томми, всегда было наоборот, и Чарли нравилась его новенькая красивая подлодка, которую хотел Томми, и Чарли сказал: «Не дам». Чарли сказал: «Иди и найди себе свою подлодку».
«Ну разочек», — сказал Томми.
«Не дам, — сказал Чарли. — Моя подлодка, а ты ее не трожь». И тут Томми выхватил подлодку у Чарли и сломал ей перископ.
— Короче, извини, — сказал теперь пацаненок.
— Ничего. Я сам виноват. Надо было дать тебе поиграть, — ответил Чарли.
И сообразил, что разговаривает с пацаненком так, будто это Томми. После чего пришла другая мысль (и мысли лупили его прямо в мозг, одна за другой, аж искры из глаз) — что про сломанный перископ знали только они с Томми. Чарли хотел наябедничать родителям, но Томми пропал, и Чарли не успел. Сквозь шуршащие ветки он вгляделся в темноту, и его повело; он прочно сел и раскидал ноги на поплывшем полу. Вот, смотри: это твое тело, это твои ноги в мурашках, это твои блестящие шорты, это твои кеды.
— Я сломал, потому что разозлился. Она такая красивая была, — сказал пацаненок. — У меня никогда такой не было подводной лодки.
— Да ничего.
Чарли посидел, отвесив челюсть. Потом решил, что рот надо бы закрыть.
— Ты по правде Томми, да? — спросил он, сам дивясь своим словам. — Как ты можешь быть Томми?
— Я не знаю как, — сказал пацаненок.
Оба помолчали. Пацаненок ладошкой погладил шипы у ящерицы на спине.
— Спасибо, что за Хвосторогом ухаживал.
— Пустяки, — ответил Чарли.
Он внезапно возгордился, что за все эти годы ящерица Томми у него не подохла. Прямо жаром окатило от гордости, как в детстве, когда он хорошо подавал и Томми говорил: «Отличная подача, Чарли!»
Пацаненок туда-сюда водил ладошкой ящерице по бокам. Хвосторог вперил в него желтые глаза. Интересно, скучал он по Томми, узнаёт его или у ящерицы нынче день как день?
— Мне ужасно жалко, что с тобой так вышло, — наконец сказал Чарли.
— Это же не ты виноват.
— Но я, наверно, мог бы помешать.
— Да не, ты чего? Ты же маленький был.
Чарли сглотнул. В груди было больно. Слова прожгли насквозь все горло, и в конце концов он их произнес:
— Мама велела позвать тебя домой обедать. От Оскара. Сказала тебе передать. А я на тебя злился, что ты подводную лодку сломал, и не хотел с тобой разговаривать, и не передал. Может, если б я передал, ты бы пришел домой пораньше… и тогда, может…
— Не. И вообще, я тогда уже умер.
— Да? — спросил Чарли.
— Ага. Я довольно быстро умер.
— Что с тобой случилось? — спросил Чарли.
Он все эти годы хотел узнать. Пацаненок не ответил. У него опять потекло из носа. Ящерица сползла по его руке на пол, а Чарли ее подобрал, обхватил ладонью прохладное дышащее тельце. Потом услышал шорох внизу. Там кто-то еще — тоже дышит. И не говорит ничего.
— Я его видел, — наконец произнес пацаненок.
— Кого?
— Поли.
— Поли?
— Поли. Который по соседству живет, знаешь?
— Пола Клиффорда, что ли?
Пацаненок кивнул.
— Это он… меня убил.
— Пол Клиффорд? Поли, сосед? Поли… он тебя убил?
Пацаненок опять кивнул.
— Бляха-муха. Пол Клиффорд? Что он сделал?
— Не знаю. Очень быстро все было. — Пацаненок вдохнул поглубже. — Я ехал на велике к Оскару, а там стоял брат Аарона, Поли этот. И он сказал… сказал, у него есть ружье, может, я хочу стрельнуть, это всего минутка. Я сказал — ладно, потому что он сказал, что всего минутка, а мама же нам не разрешает трогать оружие.
— Да уж.
— Ну, и мы пошли в лес, и постреляли, и он расстрелял все бутылки, а мне пострелять не давал. И я спросил: можно теперь я? — а он меня застрелил.
— Он тебя застрелил? Потому что ты хотел тоже пострелять?
— Я не знаю почему. Я не знаю. Я стоял, а потом стало ничего не видно, все черно. А потом я просыпаюсь и падаю.
— Падаешь?
— Все тело падает, и очень далеко падать, и вода холодная. Там ужас как холодно, Чарли, и вода выше головы, и холодная, и воняет. Я держу голову над водой, кричу и кричу, а он меня не выпускает, Чарли, он не хочет меня выпустить, и я все кричу и кричу, и мне все время больно, тело очень болит, но я все кричу, и никто не идет, и никто не приходит, и я там совсем один, вообще один, и я больше не могу. Я стараюсь, Чарли, я очень стараюсь, но я больше не могу задирать голову. И мне холодно и нечем дышать. И я вижу, как солнце сквозь воду светит, ужасно яркое, и железные перила блестят. Очень сильно. И я вижу сквозь воду, как они блестят. А потом я умер.
— Блин. Ой, блин. Ой, блин.
Больше Чарли ничего сказать не мог. Он прямо видел, как тонет его брат Томми. Они все тонули в этой холодной воде, все вместе — и Томми, и он сам, и мама, и папа тоже.