Мертвые не лгут - читать онлайн книгу. Автор: Анна и Сергей Литвиновы cтр.№ 9

Например, утром извещал:

– Линочка, сегодня всю ночь лил дождь, и утром тоже. Поэтому гулять я не пошел. С утра поел творогу, выпил кофе с молоком – как ты любила. Попутно смотрел спортивный канал – я теперь его часто смотрю, с тех пор как тебя не стало… (голос задрожал) …ведь он теперь тебе не мешает… (заплакал).

А вечером докладывал:

– День прошел неплохо. Во-первых, наши выиграли в футбол, два-один, впрочем, тебе это неинтересно. Во-вторых, мне удалось сварить чрезвычайно удачный борщ. Я определенно делаю успехи в кулинарии, возможно, меня даже пригласят на какое-нибудь состязание поваров по телевидению.

И так, неукоснительно, изо дня в день.

Отчасти профессора это беспокоило: не сошел ли он бесповоротно с ума, не съехала ли, как во времена его молодости говорилось, у него окончательно крыша? Он даже не ограничился телефонным звонком, а приехал самолично к психиатру Коняеву, поделился с ним сомнениями. Тот заверил, чрезвычайно горячо – даже излишне горячо: «О чем вы говорите?! Разумеется, это совершенно нормально! Вы, Петр Николаевич, в свойственной вам, сугубо научной манере, преодолеваете последствия постигшего вас стресса. Вы изживаете, компенсируете свое горе. Знаете, как иногда, достаточно грубо, выражаются относительно рациона питания: все полезно, что в рот полезло? Так и в вашем случае. Вам полезно все, что успокаивает, позволяет жить в нормальном ритме, самому обслуживать себя».

Удовлетворившись сим объяснением, Остужев вернулся в дом и каждодневно продолжал свои послания усопшей Линочке.

– Дорогая моя, сегодня у меня была маленькая радость: к нам на кормушку, наряду с обычными в данное время года синицами, прилетели снегири. Это значит, что весна близко. Интересно, есть ли там, где ты сейчас пребываешь, такое понятие, как весна? Чувствуешь ли ты ее приближение? Сегодня я наблюдал в окно нашей спальни за снегирями и думал: какая жалость, что ты их не видишь! А может, как раз наоборот? И ты оттуда, где находишься, видишь все – и их в том числе?

Однако Остужев не просто отправлял в никуда свои сообщения. Он продолжал совершенствовать процесс. Много думал, считал, вскакивал ночами, записывал идеи. Улучшал не только «железо», которое занимало уже полкабинета, но и софт – программное обеспечение. А днем продолжал наговаривать сообщения своей Линочке.

– Дорогая, сегодня три года, как тебя нет со мной. Конечно, я предпочел бы уйти первым, но раз Господь распорядился так, а не иначе, что ж делать с Его волей. И, ты знаешь, боль – она утихла, а грусть по тебе и тоска – они здесь, никуда от меня не делись.

…И однажды она ему ответила.

Прошли сутки

Погибшая супруга ответила Остужеву в ту знаменательную ночь в письменной форме. Он не слышал ее голоса, однако ни секунды не сомневался в том, что это она, – настолько своеобычными и привычными для него были присущие ей, заметные ему обороты даже в маленьком сообщении:

– Могу общаться только письменно. И далеко не всегда. Сеансы связи возможны только в это время.

– «Это время» – какое? – набрал на мессенджере профессор. Ему, как всякому ученому, самым важным показался даже не тот факт, что он общается с покойной супругой, а те условия, при которых данный опыт возможно повторить.

– Ночь, – кратко написала умершая.

Петр Николаевич оглянулся и увидел, что вокруг него и впрямь темнота. Точнее, бледный подсвет мая, полночь, трели соловьев.

– Надо связываться в двенадцать ночи? – уточнил он.

– Типа того.

Как часто бывало еще при жизни: в самые важные моменты судьбы начинались суетливые бытовые разговоры ни о чем, отвлекающие внимание и не дающие осознать величину происходящего.

Так было на первом курсе, спустя два месяца после памятной первой вечеринки, когда юный Петя принес Линочке цветы и предложил выйти за него замуж: «Садись. Ты не замерз? Сейчас найду вазу. Надо их подрезать».

Так и теперь: говорили вздор по сравнению с огромностью случившегося. Слова выглядели рядом с самим фактом разговора мелкими и ничтожными. И все-таки профессор, замирая, набрал в мессенджере:

– Как ты там?

– Все хорошо, – ответила жена.

– Как тебе там… – Ему хотелось написать «живется», но совершенно понятно было, что этот глагол в данном случае неприменим, поэтому Остужев стер все, кроме первого «как», и вопросил: – Как… как у вас там все организовано?

Она отписалась незамедлительно:

– Ты даже не сможешь себе представить. Поэтому не будем больше даже упоминать об этом. А как ты?

– У меня все нормально. Часто думаю о тебе. – Последние слова были не совсем правдой. Профессор не просто часто думал о покойной. Он вспоминал о ней практически все время – иными словами, она, несмотря на свое полное физическое отсутствие, словно бы постоянно находилась рядом с ним. Поэтому, стараясь все-таки хотя бы отчасти приблизиться к честности, Остужев написал: – Ты для меня как будто не уходила.

И тут в его мессенджере появилось от лица погибшей любимой лапидарное:

– Я знаю.

И эти слова тоже совпадали с ощущениями Остужева. Все то время, как не стало Линочки, ему казалось, что она незримо присутствует рядом с ним. Или даже постоянно, как бы пошло сие ни звучало, следит за ним с небес, помогает, а также пристально ревизует его поведение. Он решил уточнить:

– Ты все время видишь, как я тут?

– Нет. Но знаю, что происходит, в общих чертах.

И тогда Петр Николаевич решился на вопрос, который столь долго его волновал:

– Как ты погибла?

Однако покойная жена ушла от ответа:

– Извини, я не могу долго говорить. Приходи завтра в это же время.

И Лина отключилась от мессенджера.

Сказать, что Остужев в тот момент был взволнован, означало ничего не сказать. Неужели его многолетние усилия увенчались победой? Ужели ему впервые в истории человечества удалось выйти на контакт с загробным миром? Неужели получилось наладить связь со своей столь горячо любимой и, увы, покойной женой?

В сильном возбуждении он вышел в сад, включил все освещение, какое только было на участке, и стал наворачивать круги по дорожкам, огибая дом. Потом вдруг круто менял направление и начинал вышагивать в другую сторону. Если бы кто-нибудь следил за ним, он, возможно, принял бы профессора за помешанного, потому что по ходу движения тот что-то мычал, разговаривал сам с собой и бурно жестикулировал – однако некому было видеть его поведение: соседи спали, да и забор, скрывавший Петра Николаевича, был весь, вглухую, увит вдовьим виноградом.

В какой-то момент, утомившись бродить, профессор присел в садовое кресло. Лето только начиналось, температура воздуха не превышала восемнадцати градусов, восток побелел, просыпались птицы. Однако ни холод, ни возбуждение, ни звуки не помешали ученому вдруг неожиданно уснуть, да так глубоко, что, очнувшись, он обнаружил себя все в том же кресле, когда утреннее светило вовсю заливало сад, птицы гомонили наперебой, а от выпавшей росы и холода он дрожал всем телом. И это при том, что никогда – а тем более после кончины супруги – здоровый, крепкий сон не был сильной стороной Остужева. Чтобы заснуть, приходилось пить теплое молоко с медом или просить у личного врача Коняева выписать седативные препараты – и все равно он вечно ворочался в своей постели, не мог забыться, а потом бессчетное число раз просыпался до рассвета. А тут – здоровый, легкий, глубокий сон без всяких пробуждений!