То, что он отдалился от своих старых друзей, озадачило его и глубоко ранило. Это могло закончиться тем же, что случилось в Лондоне, через несколько лет после того, как он там обосновался. Люк знал, как город способен изменить любого. А может, он всегда страдал фундаментальным разобщением с другими людьми, но не замечал этого в молодости? Он не знал ответ. Да и слишком устал, чтобы думать об этом и, тем более, анализировать. На хрен, что ему терять?
– Дом, послушай. Сегодня утром… – Люк глубоко вздохнул.
Лежавший в палатке Фил отвернулся, лег спиной ко входу. Хатч был все еще занят кипячением воды для кофе, но напряжение казалось Люку почти невыносимым.
– Извини, дружище. Я хочу сказать, что мне очень жаль. Я насчет сегодняшнего утра. Это было просто… неприемлемо.
Какое-то время Дом не отвечал. С каждой секундой молчания вокруг лагеря будто сгущался холодный воздух. Когда он заговорил, его голос был спокойным.
– Что было, то было. Но засунь себе в жопу свои извинения. Мне они не нужны. И пока не встанет ребром вопрос нашего выживания, я не обмолвлюсь с тобой ни словом до самого дома.
Люк посмотрел на Хатча, который недовольно поморщился и поджал губы, но продолжал заниматься приготовлением кофе.
Люка бросило в жар. Голова закружилась. Его душили эмоции. Все накатило снова. Жалость к себе. Гнев. Сожаление. Горло сдавило, как при свинке, переполнив рот привкусом железа.
– Ладно.
– Ладно, так ладно. И клянусь, если подойдешь хоть к кому-то из нас снова, мало тебе не покажется.
Они что, разработали общую стратегию защиты? Обсуждали его? Конечно, обсуждали. Когда он уходил на разведку. Драка была хорошим поводом для прений.
– Будто ты не виноват. – В нем снова заговорил инстинкт. Тот ужасный инстинкт, который он едва мог контролировать, если чувствовал себя оскорбленным. Честно говоря, так было каждое утро в лондонской подземке, а потом – большую часть дня на работе, в магазине подержанных пластинок.
– А? Разве я тебя провоцировал? На то, что ты сделал? Разве заслужил это? Психопат чертов!
– Дом, – строго сказал Хатч.
– Перестань, Люк, – сказал Фил. – Просто перестань. На сегодня хватит.
– Да пошел ты, – неосознанно вырвалось у Люка.
– Опять за старое, – сказал Дом.
Люк глубоко вдохнул. Сделал паузу. Посмотрел на кончик сигареты.
– Ты с самого Лондона меня достаешь. Думаешь, приятно терпеть твои шуточки?
– Ох ты, бедняга, мать твою.
– Зачем ты опять меня унижаешь? Зачем?
– Завязывай, Люк, – сказал Хатч устало.
– Почему? Почему для вас всегда утомительно слушать меня? Я что, говорю что-то неуместное или глупое?
– Может, и так, – сказал Дом.
Люк проигнорировал комментарий, зная, что Дом пытается отыграться на нем за унижение, испытанное во время драки.
– Поверить не могу, что раньше мы были друзьями.
Дом не утихал.
– Мы больше не друзья, так что не напрягайся.
Внезапно у Люка исчезло всякое сожаление о нанесенных Дому побоях.
– Какого черта я делаю здесь, с вами? Эта мысль не покидала меня с того момента, как вы все появились у меня в квартире.
Дом приподнялся на локте, и Люк увидел его напряженное лицо в темном проходе палатки.
– Может, ты должен был уже тогда что-то сказать и избавить нас от своего общества на эти дни.
Люк громко рассмеялся.
– Забудь, что произошло утром. Кстати, сейчас я чувствую, что был прав. Просто забудь об этом на какое-то время и скажи. Скажи, какие у тебя ко мне претензии? Давай, выкладывай.
– Люк! – окрикнул его Хатч.
– Нет уж, позволь. – Люк снова перевел взгляд на Дома и медленно произнес:
– Что я такого сделал? Скажи мне. Ты постоянно меня доканываешь. Что бы я ни сказал, ты все отрицаешь. У меня нет права на свое мнение. Что бы я ни сказал, у вас с Филом на все есть саркастический комментарий. Или переглядываетесь с гнусными ухмылочками. Почему? Я из кожи вон лезу, но что бы ни делал, получаю взамен лишь неуважение. Будто я совершил какую-то непоправимую ошибку. Да, именно так. Неуважение. Но будь я проклят, если знаю, из-за чего заслужил это. Но я хочу это знать. Объясните мне.
Никто не проронил ни слова.
– Времена изменились, Люк. Мы все ушли вперед, – сказал Хатч.
– Что это значит? Только честно.
– Мы стали другими. Люди отдаляются друг от друга. Со временем. И в этом нет ничего плохого.
– Плохо приглашать кого-то в поход, а потом, отстранившись от него, смешивать с дерьмом. Даже когда все хреново, вы продолжаете так поступать.
– Ты зашел слишком далеко, – сказал Фил.
– Если мы тебя чем-то обидели, прости, – сказал Хатч. – Как нам сейчас с этим быть?
– Ты тут ни при чем. Ты ни в чем не виноват, Хатч. Я говорю не о тебе, а о той парочке.
Дом покачал головой.
– А ты никогда не думал, что некоторые твои слова могут нас бесить?
Люк поднял вверх руки.
– Какие, например?
Дом высунулся из палатки.
– Думаешь, кто ты есть на самом деле? Может, напомнишь нам, какой ты «вольный казак». Ни семьи, ни жены. Не веришь в моногамию. Не позволяешь никому орать на себя на работе. Не хочешь становиться заложником ответственности. Тебе уже тридцать шесть, дружище. Ты работаешь в лавке. Ты продавец. Тебе не восемнадцать лет. Но ты не изменился, и тебя сложно воспринимать всерьез. Потому что тебя до сих пор радует, что Lynyrd Skynyrd выпустили новый альбом.
Фил и Хатч захихикали.
Люк окинул взглядом всех троих, запрокинул голову и саркастически рассмеялся.
– Так вот оно что.
– Думаешь, твоя философия производит впечатление на людей, у которых в жизни есть хоть какая-то ответственность? Тогда, в Стокгольме, ты сказал, что сделал другой выбор. Какой выбор? Что ты сделал за свою жизнь? Честно? Чем можешь похвастаться?
Люк наклонился вперед и начал говорить повышенным тоном, пока не одумался и не понизил его.
– Это не соревнование. Мне не нужно то, что есть у вас. Честно, не нужно. А раз я не ведусь на это, вы пытаетесь выставить меня неудачником. Совершенно верно, я усложнил себе жизнь музыкальной лавкой, которая пошла кверху жопой. Переездом в Лондон. Но я – не бесцельный неудачник. Я работаю в магазине, чтобы свести концы с концами. Я не выбирал эту карьеру. Эта работа помогает мне платить за аренду. Я просто делаю это, и все. Я не такой, как вы думаете.
Фил хихикнул, и Люк понял, что тот смотрит на Дома. Ему что, тоже влепить? Он пристально посмотрел на Фила.