— Ладно, подожди, я проверю…
И Харган поспешил переместиться в свои покои, оставив советника самостоятельно изобретать объяснения для брата Чаня, который непременно пожелает сунуть свой нос в чужие секреты.
При всем его уважении к мнению мудрого брата Шеллара у наместника были несколько иные представления о «мистических перемещениях», и поиски он начал с места, наиболее вероятного на его собственный взгляд. Наскоро набросив на себя невидимость, он наведался в пустынный храм и осмотрел алтарь. Как ни обидно, советник оказался прав и на этот раз — статуэтка не вернулась на место, сон остался всего лишь сном.
Неохотно, но тем не менее добросовестно была проверена и вторая версия, предполагавшая, что божий посланник окончательно подвинулся рассудком, в состоянии помрачения таскает вещи туда-сюда и потом ничего не помнит. Харган тщательно обшарил спальню, лабораторию, кабинет, даже столовую, в которую не заглядывал уже больше цикла. Единственным утешительным результатом можно было назвать лишь тот факт, что он все еще в своем уме и память его не обманывает.
Оставался последний вариант, самый неприятный. Кто-то осмелился покопаться в его столе и украсть его вещь. Кем надо быть, чтобы совершить подобное? Бесстрашным наглецом? Чокнутым идиотом? Или, напротив, хитрым расчетливым мерзавцем, уверенным в безнаказанности и, более того, имеющим на то основания?
Умом Харган понимал, что валить все неприятности на ненавистного брата Аркадиуса и в каждой пакости подозревать одного его — глупо. Но именно он упорно лез в голову, стоило лишь подумать о чем-либо плохом. Даже в роли коварного шпиона, затаскивающего труп в усыпальницу, Харгану представлялся не кто иной, как глава ордена, хотя это и противоречило здравому смыслу. А уж спереть артефакт, утаенный от Повелителя заодно с нимфой, дабы потом торжественно предъявить и еще разок уличить наместника в нелояльности, — вполне в духе брата Аркадиуса, и ни логика, ни здравый смысл при этом не страдают.
Стоило бы, конечно, дождаться Шеллара, и пусть бы искал как положено, основательно, со знанием дела, но навязчивая мысль о виновности первосвященника и непреодолимое желание его разоблачить не давали наместнику покоя. Он даже успел в красках вообразить себя, объясняющего Повелителю, кого тот пригрел на груди и как сей мерзкий таракан распорядился его высочайшим доверием, а рядом советник цитирует свой любимый уголовный кодекс с комментариями, а напротив презренный вор пытается оправдываться, жалко и косноязычно, но Повелитель ему больше не верит… И так соблазнительно все это смотрелось в воображаемом варианте, что Харган не выдержал и все-таки отправился в храм, хотя какая-то уцелевшая часть рассудка и пыталась робко напомнить, что даже если брат Аркадиус и в самом деле так низко пал, у него хватит и ума, и наглости от всего отпереться, выставить себя невинной жертвой, свалить все на самого же Харгана, да так умело, что Повелитель ему за милую душу поверит. И надо бы хоть советника с собой взять, ибо самому господину наместнику бесполезно тягаться с первосвященником по части лживых речей, подстав и интриг. Но Харгана уже понесло, и от голоса разума он только раздраженно отмахнулся.
В храме было почти пусто — утренняя служба давно закончилась, и народ разбежался. Помнится, брат Хольс очень этим возмущался — дескать, как на проповедь, так надо их силком сгонять, а как домой — так в момент разбегаются, что твои тараканы. Несколько младших служителей, занятых уборкой зала, не обратили на Харгана никакого внимания, глядя на него, словно на пустое место. «Невидимость снять забыл!» — догадался он. Что ж, так даже лучше. Очень удобно. Можно спокойно обыскать все, что потребуется, не боясь, что кто-то войдет и застанет его роющимся в чужих вещах. А он непременно обшарит все комнаты первосвященника, и рабочие, и жилые. Даже если статуэтку он и не брал, там обязательно найдется что-нибудь интересное. Какие-нибудь мерзкие секреты, доносы, тайная переписка…
Витающий в радужных фантазиях наместник переступил порог и растерянно замер. В своих мечтах он как-то не учел, что упомянутые комнаты не обязаны быть пустыми лишь потому, что ему так хочется. В кабинете сидел сам брат Аркадиус, вдохновенно что-то кропая на аккуратном белом листе. Услышав, как за его спиной открылась дверь, он испуганно подскочил на стуле и оглянулся, мимоходом прикрыв свое творчество промокашкой. Пару секунд он настороженно всматривался в открытую дверь, за которой никого не было, затем, видимо, поверив, что она отворилась сама, резво кинулся закрывать. Харган едва успел отпрыгнуть, чтобы не столкнуться с ним. Первосвященник высунул голову в коридор, воровато огляделся, плотно прикрыл дверь и запер на задвижку. Огляделся еще раз, с подозрением осматривая комнату. Харган затаил дыхание и бесшумно отступил на шаг, уже сомневаясь, правильно ли он поступил, метнувшись внутрь, а не наружу. Не будет же он обыскивать кабинет, когда здесь сидит хозяин. Брат Аркадиус не такой дурак, чтобы списывать летающие предметы на проказы сверхъестественных сил, зная об умении наместника становиться невидимым. И выйти незаметно теперь не получится… Разве что дождаться, когда этот гад опять погрузится в творчество, и исчезнуть телепортом. Что он там пишет, интересно, с такими предосторожностями? Поди, опять какую-нибудь жалобу или донос.
Харган осторожно подошел поближе и заглянул через плечо главы ордена, который как раз успокоился, убрал промокашку и макнул перо в чернильницу.
Во первых строках своего письма презренный кляузник возносил хвалы божественному Повелителю, припадал к его стопам и просил простить за дерзость, каковой, с его точки зрения, являлось обращение в письменном виде и просьба не открывать коробочку до отбытия делегации. Самой просьбы в письме не было — наверное, собирался высказать устно. Коробочка лежала в сторонке.
Даже следовало слезное объяснение причин такой суровой конспирации. Два или три абзаца мерзавец расписывал, как третирует его злопамятный наместник, как, не имея возможности расправиться физически, всячески уничтожает морально. Изводит угрозами и насмешками, публично унижает, пользуясь своей неограниченной властью, и даже открыто заявил: «Я тебя (нехорошее слово) пальцем не трону, раз Повелитель имел глупость этого пожелать, но я тебе (нехорошее слово) такую жизнь устрою, что ты (нехорошее слово) через луну сам удавишься».
«Ах ты, крысий сын!» — мысленно взвыл Харган, не выкрикнув этого вслух лишь оттого, что у него от возмущения перехватило дыхание, и продолжил чтение.
Далее гнусный лжец доводил до сведения всемогущего и божественного, что наместник, полагая себя несправедливо наказанным, позволял себе возмущаться действиями Повелителя, отзываться о нем непочтительно и высказывать угрозы в его адрес.
И как раз сейчас лживое перо грязного доносчика выводило: «Еще раз прошу простить меня за дерзость, но я не могу молчать, видя, как этот неблагодарный негодяй опять пытается вас обмануть и присвоить то, что по праву принадлежит вам. Находящийся в коробке артефакт был добыт воинами ордена еще две луны тому назад, но до сих пор…»
— Ах ты, ворюга! — не выдержал Харган и, позабыв обо всех предосторожностях, одним ударом смахнул брата Аркадиуса со стула.