На что похоже счастье - читать онлайн книгу. Автор: Дженнифер Смит cтр.№ 20

– Ты целовалась с Грэмом Ларкином?

Элли рассмеялась:

– Ты, кажется, опаздывала?

– Да, – спохватилась Квинн, бросив взгляд на часы. – Мне нужно бежать. Но мы с тобой еще не закончили. Я тебе позвоню. – Она одним глотком допила лимонад и поспешила к выходу. Уже стоя на пороге, она снова обернулась. – Послушай, Эл, – сказала она. – Только не наделай глупостей, ладно?

– В каком смысле? – нахмурилась Элли.

– Ну, он действительно классный парень. И ты ему явно нравишься. Так что постарайся себе все сама не испортить.

– Я не… – попыталась было возразить Элли, но дверь за Квинн уже захлопнулась.

Элли какое-то время стояла столбом в наступившей тишине, думая о Грэме, о Девоне с Квинн и о том, как все неожиданно повернулось. Потом ее взгляд скользнул обратно к экрану компьютера, и она закусила губу.

На этот раз ее пальцы, казалось, пришли в движение помимо ее воли.

«Я согласна», – напечатала она, просто чтобы попробовать, как это.

Дверь снова распахнулась. Элли в очередной раз закрыла почту и подняла глаза на забредшее в магазинчик семейство туристов. Она улыбнулась им своей самой приветливой улыбкой, но они уже увлеченно копались в корзинах с пляжными игрушками у самого входа. Двое мальчишек ухватили каждый по пластиковой макаронине и устроили поединок, в то время как их мать безуспешно пыталась разоружить сыновей. Однако внимание Элли было приковано к младшенькой – маленькой светловолосой девочке не старше четырех лет.

Пока мать разнимала сыновей, отец взял малышку за руку и подвел ее к крутящейся стойке с открытками. Опустившись рядом с ней на корточки, он стал показывать девчушке открытки. Девочка с серьезным видом перебирала одну за другой, аккуратно держа яркие картонки за краешки и разглядывая их, потешно округляя глаза.

Наблюдая за этой парочкой, Элли не могла отделаться от мысли, которая всегда возникала у нее в подобные моменты: все равно малышка не будет ничего этого помнить, когда вырастет. Конечно, это была отчасти зависть, но все же она думала именно так. Детские воспоминания казались ей похожими на багаж, который разрешалось взять с собой в самолет: куда бы ты ни собирался и на какое бы время тебе ни надо было его растянуть, лимит ограничивался всего двумя сумками. И хотя в эти сумки могло вместиться какое-то количество смутных образов – кафе с музыкальным автоматом, качели, уносящие тебя ввысь, чувство восторга, когда чьи-то руки подхватывают тебя, – все равно на всю жизнь этого не хватит.

И все же, даже если этому мигу и не суждено сохраниться в памяти малышки, у нее, без сомнения, останется больше воспоминаний об отце, чем у Элли, у которой этих воспоминаний раз-два и обчелся. Она возвращалась к ним снова и снова, хотя с годами они побледнели и почти стерлись, словно рисунок на бумажном листе, который столько раз складывали и разворачивали, что он разлохматился на сгибах и стал больше похож на ветошь.

Когда отец познакомился с ее матерью, он только недавно стал конгрессменом и был восходящей звездой Республиканской партии. Она тогда работала официанткой в его любимой закусочной, и едва он переступал через порог, как она уже готова была подать ему его ежеутренние оладьи с кофе. Со временем заказы переросли в беседы, беседы – во флирт, а флирт – в нечто большее, и не успела она оглянуться, как уже была беременна Элли.

Единственная загвоздка заключалась в том, что он уже был женат.

Тайное всегда становится явным. Однако им удавалось хранить свою тайну на протяжении четырех лет. Мама отказывалась брать у него деньги и лишь изредка позволяла ему навещать их. Во время этих визитов, как она потом рассказала Элли, Пол Уитмен снимал свой дорогущий пиджак, садился на обшарпанный пол в еще более обшарпанной квартирке и час-другой играл со своей дочерью – с мамой они едва обменивались несколькими словами, – после чего поднимался, целовал Элли в лоб, предпринимал очередную бесплодную попытку впихнуть маме чек и снова надолго исчезал из их жизни.

Так могло бы продолжаться и дальше, если бы он не был политиком и если бы его не начали все чаще упоминать как будущего кандидата в президенты. Но поскольку все обстояло именно так, им всерьез заинтересовались журналисты, в особенности после того, как он решил баллотироваться в сенат. Элли было четыре, когда разразилась эта история. А вместе с ней полетела в тартарары и вся их налаженная жизнь.

Три месяца мама пыталась держаться. Три месяца журналисты не давали ей проходу, преследовали повсюду с камерами и засыпали вопросами. Элли нашла в Интернете фотографии еще молодой мамы в темных очках. На каждой из них она держала на руках Элли, прижимая лицо дочери к плечу, чтобы защитить от слепящих вспышек.

У них был миллион причин, чтобы уехать. Но даже тогда мама не собиралась устраивать из всего этого тайну. Поначалу она всего лишь хотела уехать подальше на лето, поэтому сняла летний домик в Хенли, где как-то отдыхала ребенком. Но когда они приехали туда, рассказывала она потом Элли, ее охватило невыразимое облегчение и чувство покоя. Ветер гнал по небу облака, отбрасывавшие тени на воды бухты, а в скверике посреди города играл на гитаре какой-то музыкант. Все это казалось таким далеким от вашингтонской жизни с ее грязными скандалами и велеречивыми политиками, а самое главное – от отца ее ребенка, который, с тех пор как всплыла вся эта история, на все вопросы журналистов отвечал односложным: «Никаких комментариев».

Так и вышло, что когда первая же встреченная ею в той самой кондитерской жительница города назвала свое имя и вопросительно взглянула на маму, ожидая услышать ответ, явно ничего даже не подозревая о скандальной славе, которая тянулась за ней в Вашингтоне, слова «Маргарет Лоусон» застряли у нее в горле.

Маргарет Лоусон была двадцатичетырехлетней официанткой из Вермонта, которая мечтала изменить мир, защищать природу, встряхнуть Вашингтон, а вместо этого была вынуждена подавать кофе мужчинам в деловых костюмах, чтобы было чем платить за квартиру. У нее не было ни родителей, ни родни, ни корней. Она была женщиной, чье имя пестрело на обложках десятков журналов и которая совершенно не нуждалась в известности. Она была женщиной, совершившей самую непростительную ошибку из всех возможных, пусть и получившая благодаря этой ошибке самое лучше, что можно было получить.

Маргарет Лоусон не было места в этом новом городке, в этой новой жизни. И она назвалась своим детским именем, давным-давно покрытым пылью за ненадобностью, и девичьей фамилией матери.

– Мэгги О’Нил, – произнесла она, протягивая руку.

Так Маргарет Лоусон канула в небытие, прихватив с собой Элинор Лоусон.

Они редко разговаривали на эту тему, Элли и ее мама. И все равно она висела между ними в воздухе, когда, натыкаясь случайно на телерепортажи с заседаний сената, они слишком поспешно переключались на другой канал или когда по утрам на крыльцо дома с увесистым шлепком ложилась свежая газета, принося с собой новости из мира большой политики. И в особенности когда они говорили о деньгах и о ее учебе в колледже, с которыми не было бы никаких затруднений, будь она по-прежнему Элинор Лоусон или даже Элинор Уитмен, а не Элли О’Нил.