Адам Бид - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Элиот cтр.№ 43

Было уже более половины девятого, когда Адам и его мать разговаривали таким образом, так что, когда минут десять спустя Хетти дошла до поворота дороги, который вел к воротам фермерского двора, то она увидела Дину и Сета, приближавшихся к воротам по противоположному направлению, и подождала, пока они подойдут к ней. Они так же, как Хетти, шли несколько медленнее, ибо Дина старалась говорить слова утешения и силы Сету в эти минуты расставания. Но, увидев Хетти, они остановились и пожали друг другу руки. Сет повернул домой, а Дина продолжала идти одна.

– Сет Бид подошел бы к вам и поговорил бы с вами, милая моя, – сказала она, подойдя к Хетти, – но он сегодня очень расстроен.

Хетти отвечала пустою улыбкою, как будто она не вполне знала, что было сказано. И странный контраст представляла эта блестящая, погруженная в себя прелесть со спокойным, симпатическим лицом Дины, с ее открытым взором, говорившем, что ее сердце не жило в ее собственных сокровенных тайнах, но в чувствах, которыми оно страстно желало поделиться со всем светом. Хетти любила Дину больше, нежели любила других женщин, – могла ли она питать другое чувство к той, которая всегда обращалась к ней с ласковым словом, когда ее тетка находила какие-нибудь ошибки, и которая всегда с готовностью брала у нее из рук Тотти, крошечную, скучную Тот-ти, которую все так баловали и которая вовсе не интересовала Хетти? Дина, в продолжение всего пребывания своего на господской мызе, ни разу не обращалась к Хетти с каким-нибудь порицанием или упреком; она много говорила с ней серьезно, но это не производило на Хетти сильного впечатления, ибо она не слушала никогда, что бы ни говорила Дина, которая почти всегда гладила потом Хетти по щеке и желала помочь ей в какой-нибудь работе. Дина была для нее загадкой. Хетти смотрела на нее почти так же, как можно себе вообразить, что маленькая птичка, которая может только порхать с ветки на ветку, смотрит на полет ласточки или жаворонка. Но она вовсе не заботилась разрешать подобные загадки, как она ни старалась узнать, что означали картины в «путешествии пилигрима» или в старой Библии в целый лист, которою Марти и Томми всегда терзали ее по воскресеньям.

Подойдя к Хетти, Дина взяла ее под руку.

– Вы кажетесь очень счастливою сегодня, моя милая, – сказала она.

– Я часто буду думать о вас, когда буду в Снофильде, и видеть ваше лицо предо мною в таком виде, как теперь. Как это странно!.. Иногда, когда я совершенно одна и сижу в своей комнате, закрыв глаза, или хожу по холмам, люди, которых я видела и знала, хотя бы в продолжение немногих только дней, являются предо мною; я слышу их голоса, вижу, как они смотрят и движутся, даже вижу их почти яснее, нежели видела их в то время, когда они в действительности были со мною так, что я могла дотрагиваться до них. И тогда мое сердце влечется к ним; я сочувствую их участи как своей собственной, и ощущаю утешение, расстилая ее перед Создателем и уповая на Его любовь как в рассуждении их, так и в рассуждении меня самой. И так я вполне уверена, что вы явитесь предо мною.

Она остановилась на минуту, но Хетти не сказала ничего.

– Это было очень драгоценное время для меня, – продолжала Дина, – вчера вечером и сегодня, когда я видела таких добрых сыновей, как Адам и Сет Биды. Они обращаются с своею престарелою матерью так нежно и так заботливо! И она рассказывала мне, что делал Адам в продолжение многих лет, помогая своему отцу и брату: удивительно, каким духом благоразумия и познаний обладает он и с какой готовностью он употребляет все это в пользу тех, которые слабы. Я уверена, что у него также любящее сердце, я часто замечала между своими людьми около Снофильда, что сильные, искусные мужчины кротче других обращаются с женщинами и детьми, и я с удовольствием смотрю, когда они носят крошечных грудных детей, будто они так же легки, как маленькие птички. И крошечные дети, по-видимому, больше всего любят сильных мужчин. Я уверена, что так было бы и с Адамом Бидом, – не так ли думаете и вы, Хетти?

– Да, – сказала Хетти рассеянно, ибо ее мысли все это время находились в лесу и ей было бы трудно сказать, с чем она соглашалась. Дина видела, что она не была расположена разговаривать, да и у них не было бы и времени к тому, потому что они подошли теперь к воротам.

Тихие сумерки, с их умирающим западным красным отливом и немногими бледными борющимися звездами, покоились на фермерском дворе, где не было слышно никакого звука, кроме топота тележных лошадей в конюшне. Прошло около двадцати минут после заката солнца, домашние птицы все отправились на насест, и бульдог лежал, растянувшись на соломе, вне своей конуры, рядом с ним покоилась черная с коричневыми пятнами такса, когда шум отворявшихся ворот обеспокоил их и заставил, как добрых служителей, залаять, хотя они и не имели ясного сознания причины.

Лай произвел в доме свое действие: когда Дина и Хетти приблизились, то в дверях показалась плотная фигура с черными глазами, с румяным лицом, которое носило в себе возможность иметь чрезвычайно проницательное и время от времени в рыночные дни презрительное выражение, теперь же имело искреннее добродушное выражение, всегда являвшееся на нем после ужина. Всем известно, что великие ученые, обнаруживавшие самую безжалостную суровость в суждении об учености других людей, были мягкого и обходительного характера в частной жизни; и я слышал об ученом муже, который кротко качал близнецов в люльке левою рукою, между тем как правою осыпал самыми раздирающими сарказмами противника, обнаружившего жестокое невежество в еврейском языке. Должно прощать слабости и заблуждения. Увы! и мы им не чужды, но человек, который держится несправедливой стороны относительно такого важного предмета, как еврейская пунктуация, должен считаться врагом своего рода. В Мартине Пойзере заключалась такого же рода антитезная смесь: он имел такой отличный нрав, что обнаруживал большую нежность и уважение к своему старику отцу, чем прежде, с тех пор как последний крепостным актом завещал ему все свое имущество; никто не выказывал к своим соседям большее сострадание во всех их личных делах, как Мартин Пойзер, но относительно какого-нибудь фермера, Луки Бриттона, например, у которого не были достаточно очищены поля, который не знал начальных правил, как делать изгородь и копать рвы, и обнаруживал такую явную нераспорядительность касательно покупки зимних запасов, Мартин Пойзер был так же жесток и неумолим, как северо-восточный ветер. Луке Бриттону стоило сделать только какое-нибудь замечание, хотя бы о погоде, как Мартин Пойзер открывал в этом замечании следы нездравомыслия и полного невежества, которые так явно обнаруживались во всех его фермерских операциях. Он даже с отвращением смотрел на своего товарища, когда последний подносил ко рту оловянную пинту у выручки в трактире «Ройял Джордж» в рыночный день, и при одном лишь виде его на противоположной стороне дороги в черных глазах Пойзера являлось строгое и порицающее выражение, как нельзя более отличавшееся от отеческого взгляда, которым он встретил двух племянниц, подходивших к дверям. Мистер Пойзер курил вечернюю трубку и теперь держал руки в карманах – единственное развлечение человека, который, окончив дневной труд, еще не хочет ложиться спать.

– Ну, голубушки, вы что-то поздно сегодня, – сказал он, когда они подошли к маленькой калитке, которая вела на дорожку к кухне. – Мать уж начала беспокоиться о вас, и нашей малютке что-то нездоровится. Да как же ты оставила старуху Бид, Дина? Что, она очень убита смертью старика? Он в эти пять лет был для нее очень плохой подмогой.