Адам Бид - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Элиот cтр.№ 39

Таким образом, полуденное солнце увидело его скачущим в направлении к Норберну; к счастью, гальсельская поляна лежала на его пути и дала Раттлеру возможность сделать несколько удачных скачков. Для заклинания демона нет ничего лучше отчаянных скачков по кустам и рвам; и в самом деле надо удивляться, что центавры, с их огромными преимуществами в этом отношении, оставили в истории столь дурную славу.

После этого вы, может быть, с удивлением услышите, что хотя Гавен был дома, но стрелка солнечных часов на дворе едва лишь прошла последний удар трех часов, как Артур уже снова въехал в ворота, слез с запыхавшегося Раттлера и вошел в дом, чтоб позавтракать на скорую руку. Но я думаю, что и после Артура существовали люди, которые делали верхом большой круг для того только, чтоб избегнуть встречи, и потом возвращались торопливым галопом из опасения, что опоздают встретить. Это любимая хитрость наших страстей: сделать ложное отступление и потом быстро обратиться на нас в то время, когда мы уже думаем, что выиграли дело.

– Капитан ехал чертовским шагом, – сказал Дальтон, кучер, фигура которого резко выступала, так как он курил трубку, об ратившись к стене конюшен, когда Джон водил взад и вперед Раттлера.

– А я желал бы, чтоб сам черт чистил лошадей для него, – ворчал Джон.

– Конечно, у него был бы тогда грум гораздо обходительнее теперешнего, – заметил Дальтон.

Острота показалась ему такою хорошей, что, оставшись один на сцене, он продолжал по временам вынимать трубку изо рта, чтоб кивнуть воображаемым слушателям, и сладострастно содрогался от безмолвного брюшного смеха, затверживая наизусть разговор с самого начала, для того чтоб впоследствии с эффектом пересказать его в людской.

Когда Артур снова вошел в свою уборную после завтрака, то не мог избегнуть, чтоб прения, которые он имел с самим собою в этот же день утром, снова не пришли ему на память, но теперь ему было невозможно настаивать на этом воспоминании – невозможно было вспомнить чувства и рассуждения, которые тогда произвели на него столь решительное действие, точно так, как он не мог припомнить особенное благоухание воздуха, освежившее его, когда он утром открыл свое окно. Желание видеть Хетти стремительно возвратилось к нему назад, как дурно удержанный поток; он сам изумился силе, с которою эта простая фантазия, по-видимому, охватывала его, он даже несколько вздрогнул, когда стал причесывать себе волосы – ба! это происходило от опасной езды! это происходило оттого, что он из пустой вещи сделал серьезную, думая о деле, как будто оно имело какую-нибудь важность. Он потешит себя тем, что посмотрит сегодня на Хетти, потом навсегда выбросит мысль о ней из своей головы. И во всем этом был виноват Ирвайн. «Если б Ирвайн не сказал ничего, то я думал бы о Хетти вдвое меньше, нежели о хромоте Мэг». Однако ж сегодня именно как нельзя лучше можно было понежиться в эрмитаже, и Артур думал отправиться туда и окончить «Зелюко» доктора Мура до обеда. Ведь эрмитаж находился в сосновой роще – на дороге, по которой Хетти должна была идти непременно из господской мызы. Итак, что могло быть проще и естественнее: встреча с Хетти была одним лишь случаем его прогулки, а не предметом ее.

Тень Артура порхала между крепкими дубами Лесной Дачи гораздо скорее, нежели можно было ожидать от тени утомленного человека в теплое послеобеденное время; еще не было четырех часов, когда он стоял уже перед высокой, узенькой калиткой, которая вела в очаровательный лесной лабиринт, служивший опушкою одной стороны Лесной Дачи и называвшийся сосновой рощей, не потому, что там было много сосен, а потому, что их было там немного. Это был лес буковых деревьев и лип, там и сям виднелась легкая, серебристая береза – такой именно лес, какой чаще всего посещается нимфами. Вы видите их белые, освещенные солнцем члены, сияющие сквозь сучья или проглядывающие из-за гладкого очертания высокой липы. Вы слышите их мягкий, журчащий смех; но если станете смотреть слишком любопытным, святотатственным оком, то они исчезнут за серебристыми буками, заставят вас поверить, что их голос был только текущий ручеек, быть может, превратятся в бурую векшу, которая убежит от вас и станет издеваться над вами с самой верхней ветки. То не была роща с размеренной травой или укатанным песком, по которым вы могли бы ходить, но с узкими, неверными, земляными тропинками, которые были опушены слабыми отростками тонкого мха, – тропинками, которые, казалось, были сделаны свободной волей деревьев и кустарников, с уважением раздвигавшихся на сторону для того, чтоб посмотреть на высокую королеву белоногих нимф.

Артур Донниторн шел по самой широкой из этих тропинок, по аллее, образованной буковыми и липовыми деревьями. Было тихое послеобеденное время – золотистый свет слабо медлил на самых верхних ветвях, только там и сям проникая на пурпуровую тропинку и на опушавший ее рассеянный мох, – послеобеденное время, в которое судьба скрывает свой холодный, грозный образ под туманным, блестящим покрывалом, окружает нас теплыми, мягкими крыльями и заражает легким дуновением, напоенным благоуханием фиалки. Артур шел совершенно беззаботно, с книгой под мышкой. Он, однако ж, не смотрел на землю, как обыкновенно делают люди, предающиеся размышлениям, его глаза все устремлялись на отдаленную извилину дороги, около которой скоро должна была показаться небольшая фигура. А, вот она идет: сначала блестящая цветная точка, подобно тропической птичке между ветвями, потом фигура с легкой поступью, с круглою шляпкой на голове и небольшой корзинкой в руке, потом покрасневшая, почти испуганная девушка, но с ясной улыбкой, сопровождающая свой поклон смущенным, но счастливым взором, когда Артур подошел к ней. Если б у Артура было только время подумать о чем-нибудь, то ему показалось бы странным, что он также чувствовал себя смущенным, и, как он сам сознавал, также покраснел – в самом деле он смотрел и чувствовал так безрассудно, будто был поражен изумлением, а вовсе не встретил именно того, что ожидал. Бедные создания! Как жаль, что они не были в этом золотом возрасте детства: тогда они стояли бы друг к другу лицом, смотрели бы один на другого с робкою приязнью, потом поцеловались бы, как бабочки, и переваливаясь, как все дети, стали бы вместе играть. Артур отправился бы домой к своей кроватке с шелковыми занавесами, а Хетти – к своей сделанной дома подушке, и оба они спали бы без всяких мечтаний, и их завтрашняя жизнь едва ли сознавала бы – что было вчера.

Артур повернулся и пошел рядом с Хетти, не говоря о причине своего поступка. Они были вместе одни впервые. Что за страшное впечатление производило это первое свидание наедине! В самом деле, он в первые минуты не смел смотреть на эту маленькую молочницу. Что до Хетти, то ей казалось, что ее поступь опиралась на облаке и что ее несли теплые зефиры; она забыла о своих розовых лентах; она не имела никакого сознания о своем существовании, будто ее детская душа перешла в водяную лилию, покоившуюся на влажной постели и согреваемую жаркими летними солнечными лучами. Это может показаться противоречием, но Артур извлек некоторую беспечность и доверие из своей робости, он находился в совершенно другом настроении духа, чего вовсе не ожидал, думая прежде о встрече с Хетти; исполненный неопределенного чувства в эти минуты безмолвия, он подумал, что его прежние прения и сомнения были совершенно напрасны.