Его женщина - читать онлайн книгу. Автор: Мария Метлицкая cтр.№ 20

Последние годы с Ниной мы жили ужасно. Унизительно, в сплошных скандалах и претензиях, которые никогда не кончались.

Когда дочке исполнилось два года, мы поняли, что девочка наша больна. Это была странная и довольно редкая болезнь, которая, увы, не лечилась. Мы мотались по неврологам, ортопедам, хирургам. Обошли всех светил и просто хороших врачей. Ездили к бабке на Украину – во что не поверят несчастные родители, когда разводят руками врачи? Дочка лежала год в гипсе. На короткое время гипс снимали, и мы возили ее в коляске. Это было странное зрелище – большая, крупная, даже дебелая, девочка сидит в детской коляске. Я страшно стеснялся ее. Да, очень стеснялся. Я видел здоровых и шумных детей, играющих в мяч или в салки, ковыряющихся в песочнице, прыгающих в «классики». И сердце мое рвалось от тоски. Я смотрел на дочь и ловил себя на стыдной мысли, что мне неловко от того, что у меня родился такой ребенок. Я понимал, что я не люблю ее. Это было ужасно.

Я называл себя последними словами, презирал, ненавидел, взывал к совести. Но ничего поделать не мог. Я так и не смог ее полюбить. Жалеть – да. А вот любить не получалось.

Я был молодым, и мне хотелось свободы. А больной ребенок сковывал по рукам и ногам. В доме говорили только о болезни Наташи, больше тем не было. А я жаждал свободы! Какой ценой? Да не важно, я об этом не думал.

Моя мать Нину не любила. Хотя чему удивляться? Моя мать никого не любила, даже меня. Но, когда я думал об этом, мне становилось страшно: кажется, история повторялась – я не люблю свою дочь.

Когда случилась беда с Наташкой, мать обвинила во всем Нину: «В нашей родне убогих не было! Значит, ты что-то делала не так во время беременности или утаила от мужа семейную тайну».

Нина этого ей не простила. И без того крайне редкое общение тут же закончилось.

Последние три года из шести мы жили ужасно. Я часто не ночевал дома – по два-три дня жил у приятелей. Поддавал. Изменял ей. Старался поскорее свинтить из дома. Из дома, где была вечная тоска, вечные крики и вечные слезы. Не знаю, кто бы выдержал это. Даже если бы на моем месте был порядочный и честный человек.

Наша с Ниной любовь испарилась, словно ее и не было. Утекла, как песок сквозь пальцы. Это и неудивительно – слишком много на нас навалилось. Точнее – на Нину. Ее мать и смотрела на меня так, что мне тут же хотелось исчезнуть.

А тут еще меня выперли из газеты за прогулы. Как говорится, одно к одному. Я пошел в школу у дома – преподавать литературу и русский язык. Детей я не любил и побаивался. Бабский коллектив меня раздражал. Педсоветы я игнорировал. Это было жуткое время. Мне тогда ничего не хотелось. Ничего. Я ненавидел каждый день своей жизни и не знал, как разорвать этот порочный круг. Мне казалось, что выхода нет. Моя жизнь уперлась в тупик.

По ночам на кухне я писал свои рассказы и повести. В один из таких черных дней я обнаружил, что теща выкинула их на помойку. Счастье, что я вовремя спохватился и бросился вниз, к мусорным бакам. Пьяненькая дворничиха теть Надя копалась в своем хозяйстве. Я рванул в зловонный отсек, где стояли мусорные баки, и начал в них рыться. Тетрадки свои я нашел, но как они пахли…

Тогда я подумал: так пахнет, а точнее – воняет вся моя жизнь.

С женой мы почти не разговаривали, разве что по делу: «Купи хлеб, снеси в прием стеклотары молочные бутылки, вынеси мусор». Я исполнял эти несложные функции, и мы опять замолкали надолго. Нина продолжала битву за дочь, а я тогда почти отстранился.

Как-то вечером, уложив Наташку, она устало сказала:

– Уходи, Ковалев! Ты мне надоел. Проку от тебя – как от козла молока. А на нервы ты мне действуешь страшно. Что у нас общего, Ковалев? Кажется, уже ничего. Так что вали!

Сказано было это совершенно спокойным и, казалось, равнодушным тоном. Потом я понял, что Нина ждала моих возражений, восклицаний, слов: «Как ты можешь так говорить?» Ждала, что я начну возмущаться, непременно обижусь: «Как это – нет ничего общего? А Наташа?»

Но я промолчал, ничего не ответил. Я ликовал. Просто трясся от счастья. Ну вот! Наконец-то! Дождался! Ведь собрать вещи и уйти самому мне не хватало силенок. Как же так, что скажут люди? Бросил больного ребенка!

Я знал, что Нина очень меня любила. Верила в меня. Сначала – очень. Потом все меньше. А потом и вовсе перестала. Да и было ей, откровенно говоря, не до меня – все силы были брошены на борьбу за здоровье дочери. А я был помехой, неудобной мебелью, вечным и бестолковым раздражителем – действительно, что от меня? Одна морока. А тут еще – покорми его, постирай, погладь рубашку. И какого черта, спрашивается? Ненужный балласт, лишняя обуза. Мы давно не спали вместе – Нина спала вместе с дочерью.

Она сделала все правильно, моя жена. Без меня ей станет легче.

Я смотрел на ее измученное лицо и вспоминал другую Нину – ту, которую я любил. Умную, серьезную, терпеливую, едкую, остроумную, теплую и родную, готовую за меня в огонь и в воду.

В ее нескончаемое терпение и вечную любовь я верил, конечно, наивно. Нескончаемого терпения нет. Все кончается и проходит. Нина правильно сделала. У нее сил хватило. А я, как мелкий и подленький нашкодивший трус, пытаясь скрыть радость, торопливо собирал свои вещички.

Я часто вспоминал наши скандалы. Вспомнил, как Нина боялась заболеть – по больничному листу она теряла деньги, которых нам всегда не хватало. Помню, как, надрывно кашляя и сбивая аспирином температуру, бежала на работу. Я пытался ее остановить, но слышал презрительное: «А что мы будем есть? Об этом ты не подумал?» Я принимался оправдываться, потом начинал кричать, оскорблялся, и, конечно, все заканчивалось страшным скандалом. Нина принималась плакать и упрекать меня в жестокости: «Мало того что мне так плохо, ты еще добавляешь!»

Конечно, ей надоела нищета – ничего приятного и лишнего мы позволить себе не могли. А подчас не могли и необходимого. Я помню унизительные минуты, когда мы выуживали из карманов мелочь, чтобы хватило на кусок колбасы.

Помню, как увидел в ее глазах злость и обиду, когда она натягивала на ногу старый сапог, на котором в очередной раз полетела молния. Как она горько и безутешно плакала, зацепив стрелку на колготках.

А на мое наивное и глупое: «Да что ты, Нинка! Завтра купим новые! Чего ты ревешь, глупая девочка?» – зло и жестко ответила:

– Не купим! Ни завтра, ни послезавтра! Потому что нет денег даже на молоко и на хлеб. А до моей зарплаты, между прочим, еще почти неделя!

Я опять обижался. Я обижался и надувал губы, когда она принималась рассказывать про обновки подруг:

– У Зойки новый замшевый костюм, представляешь? Настоящая серая замша! Димка купил просто так, на Восьмое марта. Ленке Кочетовой муж купил новую шубу, ты представляешь? У нее еще старая вполне себе ничего, а тут… – растерянно добавляла она и тут же грустнела.

– Завидуешь? – желчно осведомлялся я. – Нехорошо. Нехорошо завидовать, Нина! Тем более подругам!