Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Дирборн cтр.№ 22

Впрочем, в 1918 году прозаическое осмысление ранений, полученных на войне, пока что представлялось отдаленным будущим, когда Хемингуэй находился на лечении в госпитале Красного Креста в Милане. В то время ранение было основной вехой его недолгой жизни; молодым человеком он посвятит большую часть своего творчества обдумыванию этого. Война – значимый мотив его раннего творчества, но примерно после 1928 года – если мы примем во внимание год, к которому, по словам Хемингуэя, он избавился от последствий ранения, – он более не обращается к войне за вдохновением. Существует множество других факторов, побуждающих вымышленных героев Хемингуэя к действиям, и, безусловно, будет ошибкой ставить жизнь человека в зависимость от ранения, которое он получил в Первую мировую войну. Однако пока Хемингуэй продолжает рассказывать и пересказывать историю своих ран, часто приукрашивая ее, разыгрывая разнообразные героические сценарии. Ему действительно нужно было понять, что с ним случилось и как это изменило его мир.

* * *

Вторым по значимости после ранения, как принято считать, был сокрушительный эмоциональный удар, который Эрнест перенес из-за первого любовного романа с медсестрой Американского Красного Креста Агнес фон Куровски. Биограф Питер Гриффин писал: «Я считаю, что настоящие раны, оказавшие воздействие на жизнь Хемингуэя, причинили ему отношения и разрыв с Куровски, а не сам… реальный взрыв».

Отказ, сообщал его коллега по Красному Кресту Генри Виллард, переписывавшийся с исследователем творчества Хемингуэя Джеймсом Наджелом, «причинил ему сильную боль, настолько глубокую, что он писал об этом всю свою жизнь». Эрнест действительно упомянет Агнес в автобиографических фрагментах рассказа «Снега Килиманджаро» (1936), однако помимо этого упоминания мы почти больше не встречаем ее имени – кроме, если уж об этом зашла речь, нескольких писем, впрочем, написанных сразу после окончания отношений. Существует, конечно, известное исключение: любовная история в его лучшем, пожалуй, романе «Прощай, оружие!», написанном в 1929 году. Героиня, Кэтрин Баркли, работает медсестрой в госпитале, в котором герой, Фредерик Генри, поправляется после ранения. В конце концов она становится его любовницей и умирает, рожая на свет его ребенка. Хемингуэй изменяет не только детали – Кэтрин, к примеру, британка, Генри находится в британском госпитале, – но и самую суть. Фредерик Генри принимает участие в боях, которые Эрнест мечтал увидеть, вроде знаменитого поражения итальянской армии при Капоретто. Точно так же и с любовной линией – Эрнест выдает желаемое за действительное. Агнес фон Куровски была обеспокоена, как позже призналась она биографу, когда впервые прочла «Прощай, оружие!». Потом она услышала, будто именно ее считают прототипом героини, прочла роман во второй раз – и пришла в ярость. «В госпитале у Эрнеста не было и мысли об этом романе [когда я знала его]. Он был слишком занят, окруженный вниманием друзей и доброжелателей, чтобы обдумывать сюжет; он придумал эту историю несколько лет спустя – и слепил ее из своего разочарования в любви. Связь [между Фредериком Генри и Кэтрин Баркли] полностью выдумана».

Эрнест познакомился с Агнес на второй неделе пребывания в госпитале. Центр Американского Красного Креста в Милане был новеньким, Эрнест стал первым его пациентом. Больничные палаты занимали верхний этаж четырехэтажного особняка, медсестры жили этажом ниже. Всего в доме было восемнадцать спален, которые «сообщались» друг с другом, поэтому в действительности госпиталь представлял собой одну большую палату, хотя и роскошную: половина комнат была с балконами, а другая половина выходила на большую террасу.

Агнес фон Куровски родилась в Пенсильвании, на семь лет раньше Эрнеста. Отец Агнес был немцем, а мать – американкой. До того, как она присоединилась к программе ухода за больными в нью-йоркской больнице Белльвью, Агнес работала библиотекарем. Она приехала в Европу вскоре после Эрнеста и стала одной из первых медсестер в миланском госпитале. Она была высокой и худенькой (Билл Хорн, друг Эрнеста по службе в «Скорой помощи», как и он, находившийся в госпитале, вспоминал, что у нее была самая узкая талия, которую он видел), с темно-каштановыми волосами и серыми глазами – поразительно хорошенькая, по общему мнению, и исключительно веселая, хотя медсестрой она была серьезной и компетентной.

Эрнест уже подружился с другими медсестрами, но когда он встретил Агнес, то был немедленно сражен ею. Развитию отношений поспособствовало то, что Эрнест, страдавший бессонницей, проводил с нею долгие часы, когда она находилась на ночном дежурстве. К концу августа, после двух операций по удалению остатков шрапнели из ран, Эрнест и Агнес почти все время проводили вместе, днем осматривали достопримечательности и ходили на скачки в Сан-Сиро, когда Эрнесту, который теперь ходил с тростью, разрешали покинуть госпиталь. Он не был одинок в своем восхищении Агнес: все мужчины в госпитале, в том числе Билл Хорн и Генри Виллард, были влюблены в нее. Она, без сомнений, была кокеткой. В Нью-Йорке у нее остался жених, врач средних лет; самым серьезным женихом Агнес в госпитале, когда там находился Эрнест, был бравый одноглазый итальянец, капитан Серена, к которому Хемингуэй ужасно ревновал. Отношения между Агнес и Эрнестом были достаточно серьезными, чтобы заходила речь о браке. В своем дневнике Агнес называла его Мальчишкой или Мистер Любимый. Еще она писала, что он «слишком любит меня», но, сколько можно судить по ее дневнику и письмам, на протяжении их отношений она редко бывала так же серьезна, как он. Отчасти причиной служила семилетняя разница в возрасте между ними, а кроме того, Эрнест едва достиг совершеннолетия. И тем не менее в сентябре Агнес дала ему свое кольцо, и ее письма к нему, когда она находилась с сестринской службой во Флоренции в октябре и ноябре и затем в Тревизо в декабре, подписанные «миссис Мальчишка» или «миссис Хемингштайн», были наполнены страстью.

В целом его ранение («ужасно приятное») и любовь к Агнес, должно быть, действительно придали жизни Эрнеста сладостный привкус. Одна медсестра приносила ему мартини, на поверхности которого плавало касторовое масло; Эрнест так часто посылал привратника за вином и крепкими спиртными напитками, что пустые бутылки в его комнате послужили причиной крупного скандала. Когда Виллард только познакомился с ним, Эрнест предложил ему «глоток» коньяку; Виллард, наблюдая за Эрнестом в палате, описывал окружающее того «сборище поклонников» и отмечал, что он «и несколько других родственных душ сформировали ядро вокруг почетного пациента». Внешность Эрнеста была достаточно фотогеничной, чтобы камера, снимавшая кинохронику, поймала его в инвалидном кресле на крыльце госпиталя, размахивающего костылем. Его старшая сестра Марселина, которая случайно увидела эти кадры в чикагском кинотеатре перед сеансом художественного фильма, пришла в неописуемое волнение; после этого остальные члены семьи по нескольку раз покупали билеты в кинотеатр ради возможности увидеть Эрнеста в хронике. На фотографии, которую Эрнест отправил домой, он предстает очень красивым: он лежит на больничной койке в военной фуражке, перевернувшись на бок, чтобы оказаться лицом к фотографу, а его губы сложены так, как будто он весело посвистывает; этот снимок стал почти таким же легендарным, как фотография на обложке первого романа Трумена Капоте «Другие голоса, другие комнаты» (1948). Тогда, так же как сейчас, эта фотография представлялась доказательством почти героической стойкости перед лицом серьезных ран и считалась примером силы духа Хемингуэя, хотя гораздо убедительнее она демонстрирует мальчишеский задор, с которым Эрнест встретил ужасы войны, теперь оставшиеся позади.