Верлен - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Птифис cтр.№ 56

— Возьми, разряди его мне в висок.

Рана была не очень серьезной: к счастью, артерия не была задета, но кровь шла очень сильно. Было бы благоразумно обратиться к врачу или аптекарю. Втроем они направились в больницу Св. Иоанна.

Конечно, это был несчастный случай: молодой человек поранился, неосторожно обращаясь с оружием. Ему сделали перевязку и попросили прийти снова на следующее утро. На ночь ему дали успокоительного. Они вернулись в гостиницу, где никто ничего не заметил.

Рембо принял извинения Верлена, пожав плечами:

— Это мне не помешает сесть на вечерний поезд.

Так как спор грозил разгореться с новой силой, г-жа Верлен насильно всучила Артюру двадцать франков, чтобы тот побыстрее уехал.

Чтобы получить прощение, Верлен решительно настоял на том, чтобы проводить Артюра до Южного вокзала. По дороге в его разгоряченном мозгу крутились мрачные мысли: все, что он создал за последнюю неделю, с треском рушилось. Он потерпел полное поражение: присутствие Рембо в Париже означало, что снова будет развязана война, Поль навеки потеряет Матильду и маленького Жоржа и с ними — свое собственное счастье, он утратит смысл жизни. Когда они вышли на Руппскую площадь, было двадцать минут седьмого:

— Нет, рано вы меня похоронили…

Неожиданно Верлен обгоняет Артюра, поворачивается лицом к своей матери, шедшей рядом с Рембо, и, не говоря ни слова, сует руку в карман. Самое невероятное, что до сих пор никто даже не подумал отобрать у него револьвер. Охваченный паникой Артюр отскочил и пустился бежать со всех ног прямо по дороге.

И вот тогда-то полицейский по имени Огюст-Жозеф Мишель, тридцати восьми лет от роду, стоявший на посту на площади, и увидел несущегося сломя голову молодого человека с завязанной рукой, который показывал на какого-то мужчину постарше. Было видно, что его преследуют.

— Арестуйте его, он хочет меня убить!

Троицу препроводили в комиссариат. Там комиссар Жозеф Деаль сначала отобрал у Верлена револьвер и коробку с сорока семью патронами (это доказывает, что оружие было заряжено). Затем он приступил к первому допросу. Показания Рембо, полученные около восьми часов вечера, отличаются сдержанностью и точностью: «Верлен противился моему отъезду в Париж». Не уточняя причины запрета, он добавил, что не подал бы жалобы на своего друга, если бы тот отпустил его. Г-жа Верлен в слезах объяснила, что там, в гостинице, ее сын выстрелил в друга в пылу ссоры, в состоянии аффекта. Верлен же начал с того, что его жена ведет в суде дело о раздельном проживании по причине того, что их с Рембо связывают «аморальные отношения», но это утверждение ложно. Так как его друг хотел уехать от него, он поддался «минутному безумию». Комиссар сразу увидел противоречивость этих неуклюжих показаний; поступок, продиктованный страстью, подтверждал обоснованность обвинений супруги Верлена. Очевидно, имела место сцена разрыва влюбленных: не будешь же стрелять в товарища, который хочет от тебя уехать.

Комиссар составил рапорт, а затем передал «вышеозначенного Верлена, Поля, в распоряжение г-на королевского прокурора, по обвинению в ранении, нанесенном с помощью огнестрельного оружия г-ну Рембо, Артюру».

Потом Рембо и г-же Верлен разрешили уйти при условии, что они останутся в пределах досягаемости для правоохранительных органов.

Вечером Муро пришел навестить крестную в отеле «Виль де Куртре» и узнал от Рембо о трагическом происшествии: несчастная мать рыдала и не могла говорить.

На следующее утро Верплетц, владелец гостиницы, увидев Артюра с перевязанной рукой, поинтересовался, что с ним случилось.

— Мой друг ранил меня из револьвера, — ответил тот.

В ту минуту спустилась г-жа Верлен и, оставив управляющего в полном изумлении, вместе с Рембо отправилась в больницу Св. Иоанна, куда его и госпитализировали (палата номер 11, койка номер 19).

Затем в сопровождении Муро она вернулась в гостиницу, оплатила счет и уехала в другое место.

Когда г-жа Верлен и Рембо уехали, подследственного перевели в соседнее полицейское отделение, за ратушей, в «Амиго» ^[295] — так со времен испанской оккупации его называли местные жители. Поскольку у Поля были деньги, ему официально разрешили находиться в так называемой «пистоли» ^[296], что позволяло ему заказывать еду за стенами тюрьмы. Он немедленно потребовал себе бутылку пива, хлеба и сыра.

Камеру, рассчитанную на двоих, едва ли можно было бы назвать чистой и прибранной. Из окна под потолком сочился тусклый свет. Вскоре туда же подсадили какого-то пьяницу, «неплохо одетого», замечает Верлен, который надоедал Полю всю ночь. Его бессвязная речь и постоянная отрыжка смешивались со звуками песен, доносившихся с улицы: был праздник, и группки молодых людей орали во все горло про «Дочку г-жи Анго» и другие модные куплеты. Эхо этих криков и песен, звуки петард слышатся в стихотворении «Калейдоскоп» из сборника «Давно и недавно».

Будучи в лихорадочном возбуждении и чувствуя себя явно не в своей тарелке, Поль никак не мог поверить в происходящее: все это просто шутка, его хотят попугать. Завтра он выйдет на свободу, приедет мать, и они вместе вернутся в Париж.

Около семи часов утра — это было уже в пятницу, 11 июля — заскрипел засов. Неужели свободен? Увы! это был всего лишь сигнал к завтраку, накрытому в мощеном внутреннем дворике тюрьмы и состоявшему из кофе с молоком и маленьких брюссельских хлебцев, так называемых «пистолетов».

Подавленный и удрученный, Поль вернулся в камеру, где пьяница наконец заснул, и попросил бумаги и чернил, чтобы написать Виктору Гюго. Он просил мэтра встретиться с Матильдой и рассказать ей о случившемся, а также в качестве третьего лица немедленно обратиться в полицию.

— Когда меня выпустят? — спрашивал он каждого проходившего мимо охранника.

— Скоро, с минуты на минуту. Вот увидишь.

Обед был съеден безо всякого аппетита. Потом открылась дверь: его действительно выпустили из камеры, но лишь для того, чтобы посадить в бронированную тюремную карету, выкрашенную черно-желтой краской. «Воронок» пересек город, пересчитал все ухабы и рытвины предместья и остановился у здания «Гражданской и военной тюрьмы». Так называлась тюрьма Пти-Карм, располагавшаяся в бывшем монастыре, «настоящий каменный мешок с длинными коридорами, темными, несмотря на штукатурку, стенами, чудовищными засовами и тому подобным» ^[297], — напишет позднее Поль.