Верлен - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Птифис cтр.№ 14

Иногда свои стихи, простые и волнующие, читал молодой человек по имени Франсис (Франсуа) Коппе, еще ничего не успевший опубликовать. Он был протеже Мендеса и экспедитор в министерстве вооруженных сил. Лихорадочный взгляд освещал его бледное лицо, он был похож на Бонапарта.

Среди приглашенных назовем еще Хосе-Марию де Эредиа, невозмутимо спокойного, богато одетого — на жилете у него висела тяжелая золотая цепь; Леона Дьеркса, рожденного, как и Эредиа, в колониях; мечтательного и сдержанного Сюлли Прюдома; пианиста Эммануэля Шабриё — это был полный и энергичный юноша, с которым Верлен уже был знаком; Анатоля Франса, «внимательного к жестам и словам», которого Поль также встречал у своего товарища Дютальёра. Среди дам блистала прежде всего мадемуазель Жюли Алар (литературный псевдоним Маргарита Турне), на которой впоследствии женится Альфонс Доде. Верлен и Лепеллетье стали частыми гостями этого салона, который иногда превращался в театр — там играли первый акт «Марион Делорм» Виктора Гюго ^[73] — на правах «анфан террибль». Оживляя игру в шарады, они переодевались и импровизировали диалоги, а зрители должны были догадаться, кого из властей предержащих они изображают. Лепеллетье в роли Наполеона III был неотразим.

Немного спустя перед Верленом открылись двери и других, более изысканных салонов.

Самым серьезным, конечно же, был салон Леконта де Лиля. Каждую субботу в своей квартире на шестом этаже на Бульваре Инвалидов, дом 18, мэтр с моноклем в глазу принимал своих учеников-последователей, стараясь спрятать под улыбкой природную ироничность губ. «Мы вились к нему ситцевой ниткой по тесной лестнице», — рассказывал Луи-Хавье де Рикар ^[74]. В передней обитала сама г-жа де Лиль, маленькая креолка, «испуганная, как островная птица». Гости, не задерживаясь, проходили в большой кабинет, полный книг и стульев, где и проходила лекция. Там Леон Дьеркс, Эредиа, Казалис, Мендес, Эммануэль Дезессар, Стефан Малларме и другие — весь цвет молодой Поэзии — с религиозным поклонением внимали уроку Искусства и Мастерства, который давал великий учитель. Потом слушатели по очереди читали свои произведения — не без некоторой боязни, поскольку, если стихи не нравились, автор «Варварских стихотворений» изгибал дугой бровь, монокль падал, как нож гильотины, и это означало приговор, не подлежащий обжалованию.

Совсем другими были собрания по вечерам в среду у Катулла Мендеса в его двухкомнатной квартире на первом этаже дома по улице Дуэ. Атмосфера была довольно двусмысленной, если не сказать декадентской (тогда никто еще и не подозревал, что во французской поэзии появятся декаденты). Там пробовали зеленый чай, который подавал беспокойный молодой слуга по имени Ковьель (он только что вышел из тюрьмы), там читали индийские и восточные стихи, играли на фортепиано авангардную музыку, то есть Вагнера, в то время как любовница Катулла, Августа Ольме, растянувшись на диване, томно курила сигареты. Здесь не было ни учителей, ни учеников, здесь были только друзья и дружеская атмосфера. Никогда не навязывая своего мнения, Мендес умел убеждать. Верлен встречал у него своих старых друзей и находил новых, например, Эрнеста д’Эрвильи, бульварного рифмоплета, или Леона Гладеля, романиста, и еще Армана Гузьена, который прежде руководил «Журналом о литературе и искусстве», и многих других.

И, наконец, были вечера у Теодора де Банвиля на улице де Конде, рядом с театром «Одеон». Атмосфера была простой и семейной. Матушка автора «Акробатических од» подавала чай с ромом и сухие пирожные, в то время как он сам не переставал улыбаться своей легендарной улыбкой. Его критика тонула в комплиментах, а его насмешливые слова летали по комнате, словно птицы, — точь-в-точь как его стихи. Верлен поведал нам об атмосфере этих вечеров: Банвилю, например, случалось гладить при всем честном народе ночные рубашки для шестилетнего сына своей жены (будущего художника Жоржа Рошгросса) и заставлять всех присутствующих целовать ребенка в лоб перед тем, как отправить его спать. Возвратившись, Банвиль провозглашал, подняв вверх указательный палец:

— А теперь, господа, мы зверски закурим.

В один из вечеров поэт-комедист Альбер Глатиньи пришел в фантастическом наряде: в синей блузе и сабо ^[75]. До того как Верлен с ним познакомился, он восхищался этим двадцатишестилетним созданием, у которого были «худоба и ловкость кузнечика». Сын плотника, ставшего жандармом, он оставил свою работу подмастерья в типографии, чтобы последовать за труппой бродячих актеров. Издатель Пуле-Маласси, познакомив его с творениями Теодора де Банвиля, тотчас написал рассказ «Безумный виноград». Первый раз Верлен встретил его в Шведском кафе, оба были слегка подшофе и расстались братьями.

Светская жизнь Верлена была блестящей, все ему улыбалось, однако дома у него было не так радужно. В апреле 1865 года его отец упал с лестницы, и с тех пор его состояние ухудшалось и ухудшалось. Сначала были приступы эпилепсии, за ними следовали периоды полной прострации, после которых он не справлялся с дрожью и ему трудно было говорить. Он угасал, постепенно впадая в маразм. Его близкие переживали это очень болезненно.

Поль должен был один ехать на каникулы в Пализёль. «Погода хорошая, дорога красивая, и прогулки доставляют удовольствие», — пишет он первого августа Лепеллетье. «Я веду самую идиллическую — в буквальном смысле — жизнь», — сообщает он Рикару. Он гуляет по четыре часа в день, отдает должное пиву и бургундскому, почти не пишет и много читает, например Рамаяну, и доносит до своего друга такую ее оценку: «Я наполовину из Рамаяны. Клянусь Чертдрой, она хороша!» И в набожном доме своей тетушки он осмеливается добавить: «Вот так вот индусы затыкают за пояс Библию, Евангелие и отцов церкви!» Он замечает, кстати, что если бы до своего знакомства с Рамаяной не впитал в себя религию, то, как ему кажется, он бы сменил позитивизм на индуизм (об этом же свидетельствует его стихотворение о Савитри). В этом он был преданный последователь Леконта де Лиля, который «восстановил в правах» ведическую литературу во Франции. Но единственной истинной религией все же оставалась Поэзия и ее бог — Прекрасное.

2 ноября 1865 года вышел первый номер нового журнала Луи-Хавье де Рикара «Искусство». В этом еженедельнике любезно согласился писать Леконт де Лиль. Что касается Верлена, он получил должность литературного критика. С самого первого номера под заголовком «Осужденный судья» он опубликовал разгромный отзыв на критическое сочинение Жюля Барбе д’Оревильи «Творения и люди». Верлен не оставил от книги камня на камне: все, что автор ненавидит, прекрасно с точки зрения критика (Банвиль, Теофиль Готье, Виктор Гюго, Флобер), а все, что ему нравится («Голуби и ужи» Симеона Пеконталя, «Ад» Амеде Помье), для критика отвратительно. Этюд Верлена о Бодлере в номерах от 16 и 30 ноября и 23 декабря 1865 года, напротив, трогательный и восторженный. Критик его обожает, поскольку в его глазах автор «Цветов зла» есть воплощение художника, свободного от всяких оков. «Да, — пишет он, — цель поэзии — это Прекрасное, только Прекрасное, чистое Прекрасное без примеси Пользы, Правды и Справедливости». Это заявление, которое Теофиль Готье сформулировал тремя словами «искусство для искусства», стало девизом новой поэтической школы. Слово «бесстрастность», которое мы впервые находим в стихотворении Луи-Хавье де Рикара, имело успех.