Друг мой, враг мой... - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 74

Волею партии Коба останется ленинским надсмотрщиком до смерти Ильича.

Вслед за письмом в кабинете появился один из врачей, приставленных Кобой к Ленину. Он только что примчался из Горок. И торопливо объявил:

– Сегодня ночью Ильич вновь потерял дар речи, только шептал отрывочные слова и звуки. Под утро, к счастью, речь вернулась, но частично.

– Вы знаете, что это такое? – Коба помахал письмом перед носом врача.

– Нет, товарищ Сталин.

– Это письмо товарища Ленина к товарищу Сталину. Зачем мы там вас держим? Вы не имели права давать ему ручку и бумагу! Надеюсь, вы не нарочно это делаете? Надеюсь, вы не сознательно губите Вождя?

Врач побледнел.

– Это не мы, это она… – забормотал он.

– Но спросим с вас. Если это повторится… Помните, вы на боевом посту!

После ухода врача он сказал мне:

– Садись и пиши.

И начал диктовать мне письмо, которое конечно же не хотел доверить секретарям.

«Товарищ Ленин!.. Я сказал по телефону товарищу Крупской приблизительно следующее: „Врачи запретили давать Ильичу политинформацию… Между тем вы, оказывается, нарушаете этот режим, нельзя играть жизнью Ильича…“ и прочее.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое, предпринятое «против вас». Впрочем, если вы считаете, что для сохранения отношений я должен взять назад сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя вина и чего, собственно, от меня хотят».

Это письмо оказалось последним письмом бывшей ленинской тени умиравшему кумиру. Последним письмом исчезающего верного Кобы, который уже превратился в товарища Сталина.

Он сказал мне:

– Поедешь в Горки и доложишь обстановку.

Ехать и докладывать не пришлось. Уже днем позвонили из Горок. Бешенство и ярость после чтения ответа Кобы сделали свое дело. Последовал удар, и Ильич в очередной раз лишился разума и речи.

Мой друг и тут не ошибся с верным ходом.

Я уехал в Лондон и вернулся в Москву только летом. В Москве стояла несусветная жара. Солнце плавило асфальт и в каком-то кровавом мареве висело над городом. Вожди разъехались по курортам. Коба продолжал просиживать дни в кабинете… Помню, я пришел к нему по своим делам. Несмотря на жару, он сидел за столом в вечном темно-зеленом френче. От него (это часто бывало) пахло потом, он редко мылся. Но никто не смел сказать об этом обидчивому Кобе.

Я мало думал прежде о нашем сходстве. Я к нему привык. А тут будто впервые посмотрел на Кобу со стороны… И отметил: ведь и вправду похожи. Мы оба одинаково небольшого роста, с чересчур длинными руками, коротким туловищем и толстой шеей. У нас одинаково широкие плечи. На самом деле широкоплечий я, а Коба узкоплечий. Но его узкие плечи так не подходят к толстой шее. Поэтому он носит френч с подложенными плечами. И оттого не любит его снимать.

У нас простоватые, «народные» лица с аккуратными чертами – пожалуй, можно назвать их привлекательными. У обоих прямой, немного толстоватый нос, желто-карие глаза, бурые рябинки на лбу, по щекам и даже на подбородке… Только я румяный, а у него лицо бледное, землистое от постоянной работы в кабинете (хотя перед смертью у него появился розовый склеротический цвет кожи). И я – с модными в Германии гитлеровскими усиками над губой, а у него пышные, холеные усы, скрывающие верхнюю губу. И волосы – у него зачесаны назад, а я опроборен по европейской моде. Вот эта прическа и усики здорово скрывают наше пугающее сходство (в дни нашей боевой молодости, когда это сходство нам служило, он тоже иногда носил пробор). Отличны у нас и руки. Мои – большие, мозолистые, с тонкими пальцами. У него же маленькая, почти женская рука с короткими толстыми пальцами… И еще у него родинки под правым глазом и левой бровью. (Когда нам требовалось абсолютное сходство, эти родинки мне приходилось рисовать. Так же как «исправлять» уши… Они у Кобы торчали, и мне при помощи особой гуттаперчевой накладки удавалось создавать такие же уши.)

Я смотрел на него, и у меня возникло странное чувство: будто я смотрел и разбирал… себя!

…Коба усмехнулся:

– Вот получил письмо от наших великих вождей – Бухарчика и Зиновьева. Оторвались, видно, наши вожди от курортной ебли и вспомнили о деле. Пишут: «Хотя Ильич не умер, но можно считать, что его уже с нами нет». Это они так о живом и любимом Вожде! «И нам надо думать о будущем…» – Повторил: – «Нам». – И прыснул в усы. – Ворчат, просят поделиться властью. – Добавил насмешливо: – Властью делиться?! Они, интересно, поделились бы с Кобой? – И опять смешок в усы. Он бывал порой очень смешлив, когда мы оставались вдвоем. – Садись, записывай ответ.

Я сел за машинку, и он начал диктовать письмо к Зиновьеву и Бухарину (видно, не хотел диктовать секретарше).

– «Счастливые вы, однако, люди, – диктовал Коба. (В машинке испортилась буква „Ч“ – выходило по-детски: „састливые“.) – Имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы… А я тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая и задыхаясь в жару. Причем я же оказываюсь виноватым. Этак можно извести хоть кого! С жиру беситесь, друзья мои. Действуйте, как хотите, а я, пожалуй, все брошу и уеду тоже в отпуск. Устал, переутомился. Всего хорошего. Ваш Коба».

Я был еще в Москве, когда пришла ответная телеграмма. Коба с усмешкой прочел ее вслух:

– «Согласны на все. Не обижайся. Оставайся. Считай, что все улажено».

…Интересно, когда их расстреливали, вспомнили ли они свое «Согласны на все»?

Помню, тогда Коба засмеялся, презрительно бросил телеграмму в корзину у стола.

– Видишь, как заторопились. Еще бы, вместо болтовни и восторженных блядей – корпеть над бумагами! Не хотят даже ради власти… Как-то в ссылке товарищ Каменев процитировал мне любопытные слова товарища Гамлета: «На флейте трудно играть, а на человеке еще труднее». Но товарищ Гамлет тут сильно ошибся. И мы его поправим. На человеке куда проще, чем на флейте. Люди, как камешки в море, легко обкатываются, Фудзи… И политик, – он поднял поучительно толстый палец, – должен это учитывать. Особенно если знать, что сказал о русских один умный вельможа в восемнадцатом веке: «Нам, русским, хлеба не надо. Мы друг дружку едим и тем сыты бываем». Это в такой же степени касается и жидов, родившихся в России.

Я возвращался домой и думал: и вправду Кобе несложно с ними управляться. Зиновьев, Каменев и Бухарин смертельно боялись одного: что Троцкий станет главой партии. Они все завистливо ненавидели Троцкого и тайно – друг друга. Троцкий открыто ненавидел их всех! При этом Каменев был женат на его сестре, что не мешало сестре… ненавидеть брата! Уверен, в случае победы они перестреляли бы друг друга, как потом перестрелял их Коба! Потому что мы все были родом из Революции, то есть из крови и ненависти… Так что для всех них оставался единственный подходящий выбор – Коба! Глупцы по-прежнему не воспринимали его всерьез. Они считали Кобу примитивным азиатом, потешались между собой над его смешным акцентом, детскими попытками обсуждать теоретические проблемы. Коба был для них грубым солдатом партии, которым несложно управлять. Самое забавное: то же самое думали о Наполеоне те, кто продвинул его во власть.