Дмитрий Лихачев - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Попов cтр.№ 58

Лихачев гневно ответил: «Дача у меня в Комарове, и больше никогда к этому вопросу не возвращайтесь!» Так и мотался в Москву и обратно, из последних сил. Но — занимаясь восстановлением русской культуры, видел в ней принципы не только эстетические, но и этические, несовместимые с какой-либо корыстью.

И. А. Лобакова, сотрудница Отдела древнерусской литературы и главная помощница в лихачевских делах, вспоминает, с каким недоумением была воспринята чиновниками Фонда идея принципиального Лихачева. «Фонд спасает и собирает культурные ценности, в том числе и из-за рубежа, но собственником этих ценностей не является! Памятники культуры не могут быть чьей-либо собственностью», — заявил Лихачев. Изумление чиновников было искренним: «Как же так? А кто же — является?..» Так для чего же они трудятся тут, ночей недосыпая? Лихачев не пришелся ко двору… Но держался долго.

Выдержка его была потрясающей! Вспомним хотя бы некоторые из его дел.

…Неоднократно он говорил о неподобающих условиях хранения в Пушкинском Доме пушкинских рукописей и других бесценных раритетов — но власти обходились отписками. Тогда Лихачев публично заявил, что, если не будет средств для создания приемлемых условий хранения, он сложит с себя звание академика! Это подействовало, и необходимый минимум был выдан.

Больше всего его беспокоило то, что нет никакой официальной программы по сохранению и развитию культуры, и каждое действие по защите тех или иных объектов начинается словно бы заново, словно в первый раз. И Лихачев, отложив на время свои научные штудии, пишет и передает Горбачеву на рассмотрение проект «Декларации прав культуры»… Но наш любимый и уже знаменитый на весь мир Горби знал, что всё, что его просят, исполнять нельзя — «потеряешь контроль», и он со своей обаятельнейшей улыбкой принял у Лихачева декларацию и передал ее в свой аппарат для «некоторых поправок», после которых ее было не узнать. Аппарат свое дело знал, соображал, как надо работать: ведь не все же «добрые обещания» вождей следует исполнять на самом деле, надо уметь их «гасить»… за это им деньги платят и ценит руководство. Потом, конечно, вождь посетует на «нерасторопность чиновников»… но как бы он жил без них? Что бы было с ним, если бы пришлось выполнять все данные в пылу речей обещания?

Все труднее становилась работа Лихачева в Фонде. Опытные партийцы, владевшие искусством пустопорожней говорильни, побеждали и тут. В огромном томе воспоминаний о Лихачеве, собранном его учеником Е. Г. Водолазкиным, приводится фрагмент заседания правления Советского фонда культуры:

Удивительно: знаменитый своим красноречием Лихачев выступает тут сбивчиво, невнятно, совершенно не похоже на его выступления перед коллегами, в любимом своем Секторе, где он четко владеет ситуацией и аудиторией… Здесь он явно «плывет» — словно ему неловко тут выступать, словно он стыдится чего-то.

И Раиса Максимовна не слышит его… Впрочем, его слова о «нравственности и культурном уровне» еще хуже были бы расслышаны сейчас, когда нравственность и культурный уровень «ушли вдаль».

Когда в Фонде разбирался вопрос о создании Музея нового современного искусства, на заседании присутствовала Раиса Максимовна Горбачева. Дмитрий Сергеевич волновался. Он доказывал ей, что необходимо немедленно организовать новый музей, пока все ценное еще не вывезено из России, говорил, что художники не имеют поддержки и вынуждены продавать шедевры за бесценок… Раиса Максимовна разговаривала с Лихачевым примерно так, как ее муж Михаил Сергеевич разговаривал с академиком Сахаровым, стоящим на трибуне Верховного Совета, перебивала, не давала досказать… Дмитрий Сергеевич не выдержал. Хотел уйти. Он встал, тяжело ступая, пошел к выходу… Дойдя до двери, он помедлил и вернулся на свое место.

Понимал, что надо терпеть, что никто его не заменит.

Напрягались отношения и с церковью. Он работал для сохранения русской культуры, а вовсе не в угоду каким-то инстанциям, и даже церкви.

Именно в Фонд культуры (для большей сохранности), а не в церкви направлял он гибнущие в запустении, спасенные им замечательные образцы церковного искусства, уникальные вышивки, что, естественно, вызывало недовольство церковных властей. Нелегко делать намеченное дело — столько препятствий и «уважительных причин», чтобы не сделать! Лихачева бесило неумение, а уж тем более — нежелание людей сделать даже вполне возможное. Особенно — когда это прикрывалось высокими мотивами!

Когда зашла речь о сохранности фресок Андрея Рублева в Успенском соборе города Владимира, чиновник, ответственный за них, сделавшийся, по примеру партийного начальства, «глубоко религиозным», вдруг вымолвил: «Значит, Богу угодно, чтобы этих фресок не стало!» Как был взбешен Лихачев! «При чем здесь Бог? Это просто спекуляция! А вы закройте глаза и попытайтесь перейти Невский в потоке машин — это ведь примерно такой же по убедительности способ узнать, желательно ли Ему ваше пребывание в этом мире!»

Лихачев изнемогал! Сколько говорунов — а дело доверить некому!

Он с отчаянием понимал, что все может утонуть в бесконечных «согласованиях» и ни к чему не приведет. Главный принцип чиновников: «Любое конкретное дело может оказаться опасным. Поэтому — ни в коем случае никаких конкретных дел! Только — круговорот бумаг!» Одна знакомая заведующая из Смольного, выйдя уже на пенсию, рассказывала мне, что главный их рабочий принцип звучит так: «Завести рака за камень!» То есть — встретить ласково, а потом запутать, чтобы гость уже никогда не нашел дороги к цели. И этот принцип стал бодро воплощаться и тут. Все горели энтузиазмом — в предвкушении высоких зарплат и заграничных командировок, при этом зная: не дай бог сделать что-то конкретное; к любому сделанному делу всегда придерутся. У Лихачева появилась идея создания журнала, посвященного сохранению культуры: хоть что-то конкретное останется от их деятельности — хотя бы снимки «уходящих» шедевров! Он стал искать человека, который мог бы сделать достойный журнал. Все тот же Д. Н. Чуковский назвал Енишерлова из сверхпопулярного тогда «Огонька», выходящего миллионными тиражами и немедленно раскупаемого. Там были тогда статьи, от которых нельзя было оторваться. Помню статью «Ждановская жидкость», где разоблачался идеолог-людоед Жданов. А «ждановской жидкостью», оказывается, назывался до революции состав, который подливали в гроб, чтобы отбить трупный запах.