Дмитрий Лихачев - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Попов cтр.№ 53

В 1981 году у Веры с Тольцем родился сын, правнук Лихачева, Сергей. И внучке Вере, и деду хватило ума и души восстановить добрые отношения, простить взаимные обиды. Лихачев бывал у нее еще в Мюнхене, видел правнука, встречался у нее в доме с друзьями-эмигрантами, бывшими соотечественниками, в том числе и со своим аспирантом Игорем Смирновым. Игорь вспоминает, что общение было абсолютно свободным, говорили обо всем. Весело обсуждали последние новости и анекдоты из жизни как эмигрантов, так и питерских и московских коллег.

Помнится, говорит Игорь, заговорили об Александре Панченко, замечательном ученом, с которым у Лихачева на тот момент испортились отношения — может, отчасти и оттого, что Панченко тоже, как и Лихачев, начал широко выступать по телевизору, и с немалым успехом, хотя, как считали строгие филологи, с некоторыми научными погрешностями. Кто-то сказал, что Панченко здесь называют «Лжедмитрий Сергеевич», и шутка Лихачеву понравилась, он смеялся.

Опасения Лихачева насчет «странного брака» внучки Веры подтвердились — он продержался недолго.

Потом ее перевели на работу в Манчестер, в Англию, некоторое время она там страдала от одиночества, а потом вышла замуж за Йорама Горлицкого, тоже советолога. Отношения с семьей Лихачевых Вера поддерживала, и приезжала с мужем и даже его мамой в Ленинград, и их встреча с Дмитрием Сергеевичем была вполне родственной.

В 1982 году вышла одна из самых знаменитых книг Лихачева — «Поэзия садов: К семантике садово-парковых стилей». В том же году он был избран почетным доктором Университета Бордо (Франция). В 1983 году он становится председателем Пушкинской комиссии АН СССР. В 1984 году имя Лихачева присвоено малой планете № 2877, открытой советскими учеными. Ясно, что присваивать имя Лихачева планете заставили не власти — это решили сами астрономы по случаю всеобщей любви к Дмитрию Сергеевичу.

Сергей Сергеевич Зилитинкевич сейчас почтенный профессор Хельсинского университета, автор солидных трудов, удостоившихся восторженных похвал, участник и организатор международных конференций, проектов. Его труды и труды его учеников, посвященные туманам, облакам, волнам и другим явлениям морской стихии, необходимы летчикам, морякам. Скандальная история давних лет нигде не упоминается, даже в Интернете. Теперь уже ясно вполне — Сергей Сергеевич Зилитинкевич крупный ученый, великолепный организатор, все остальное — мелочи жизни, наследие проклятого социалистического прошлого. Теперь та история всплывает порой лишь в воспоминаниях о Лихачеве.

— А еще он как-то приобрел приставку «фон». Теперь он «фон Зилитинкевич», — так закончил Юрий Иванович рассказ о своем родственнике.

Однако все происшедшие в их семье события весьма обострили и без того не простые отношения Дмитрия Сергеевича с властью, и «барский гнев» с новой силой обрушился на него.

Все, кто жил в те годы, помнят жутковатый обычай — перед каждым советским праздником, а их было множество, многие окна на фасадах домов завешивались огромными полотнищами — размером минимум на два этажа!

На этих полотнищах были гигантские лица наших лидеров — членов Политбюро ЦК КПСС. Набегающий ветер слегка морщил их, казалось, что они нами недовольны. То, что в занавешенных квартирах наступает мгла и люди ничего не могут из своих окон увидеть, в том числе и радостного праздника на улицах, во внимание не принималось. Кроме «линии партии», тогда мало что принималось во внимание. Эти занавеси вешали даже на окна Большого дома, на время их закрывая. «Как же им за нами следить-то?» — шутили мы.

Некоторые гигантские лица были знакомы — например не стареющий и не теряющий власти уже много десятилетий Анастас Микоян. С другими было сложнее. Оказывается, у них там шла борьба, и порой появлялись незнакомые лица, что-то они олицетворяли, за каждым что-то стояло, но люди не очень этим интересовались. Известна шутка Иосифа Бродского, который поглядел на портрет Мжаванадзе на своем фасаде и спросил Довлатова: «Кто это? Похож на Уильяма Блейка».

Но одно лицо того времени врезалось в память сильно.

Другие порой казались даже симпатичными. Художники, естественно, старались придать благородства и обаяния своим героям. Но в отношении одного из персонажей — Григория Васильевича Романова — им это не удалось. В любом формате и исполнении характер его прочитывался сразу — властный, самонадеянный, круглые его глаза, чуть навыкате, полны презрения к нам, мелкомасштабным. Его появление означало конец недолгой «оттепели» шестидесятых.

Один мой друг, работавший на «Ленфильме», рассказывал, как однажды они пригласили Романова консультантом на одну картину — и партийный вождь охотно согласился. Наверное, потому, что фильм, в духе того времени, был о партийном деятеле, который своей мудростью исправляет ошибки, возникшие при строительстве нового комбината. Поправки Романова были точны и очень конкретны: «У вас второй секретарь ходит в каракулевой шапке-пирожке. Такого не бывает: такие шапки носят лишь первые секретари. У вас в фильме в кабинете третьего секретаря стоит холодильник. Это не правда — холодильники положены, начиная со второго секретаря». Романов четко знал, что кому положено в этой стране. И вдруг кто-то нарушает этот четкий и разумный порядок. Какой-то профессор, чье дело рыться в пыльных свитках бумаг, и даже не член партии, вдруг поднимает голову и начинает указывать властям, что делать и что не делать. Ему несколько раз указывали, что он забывается — но он упорно продолжает свое!

И действительно — Лихачев не слишком соответствовал эпохе. В спальне у него стоял портрет царевича Алексея, убитого большевиками (в детстве Лихачев походил на него — особенно на фотографиях в матросском костюмчике). В кабинете за стеклом были безделушки и фотографии — философа Мейера, Астафьева, Солженицына, Пастернака, брата Михаила, мамы Веры Семеновны, стоял портрет его отца, Сергея Михайловича. Щеголь в чеховском пенсне, чья жизнь была переломана революцией. Главный инженер «Печатного двора», проигрывал царские подарки в карты, пил с пролетариями, боясь, что те выскажут ему «классовое недоверие», как уже высказали однажды. Из-за чего находился в постоянном конфликте с женой Верой Семеновной, которая зачастую даже не давала ему ужинать. Лихачев его нежно любил.

Революцию Лихачев не признавал, никогда даже не произносил этого слова, говорил «до несчастья». Никогда не ругал царя. Только Распутина. Когда водил дочерей и внучек по городу, рассказывал: «Здесь жил мой учитель Аничков, а здесь вот, на Шпалерной, я сидел».

Ненавидел фильм «Чапаев», говорил, что тот любил расстреливать пленных белых офицеров из пулемета.

При всех его научных успехах — советская власть явно не любила его, использовала любую возможность, чтобы унизить. Лихачев рассказывал своему другу профессору Илье Захаровичу Серману удивительную историю. Однажды он пробился в Смольный к третьему секретарю обкома Кругловой и задал вопрос: «Почему меня не отпускают на международные конференции, если меня приглашают?» Ответ был странный: «Мы боимся за вас! Вдруг вам что-нибудь впрыснут и вы не то скажете!» Лихачев спросил с изумлением: «И что, я могу рассказывать об этом всем?» — и получил потрясающий ответ: «Конечно можете!»