Жюль Верн - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич cтр.№ 83

И невероятное происходит. Бутафорский монгольский бандит Ки Цзан бесчинствует в непреклонно движущемся поезде среди столь же многочисленных бутафорских противников.

Комедия, да.

Но не комедия нравов.

Скорее, географическая комедия.

Не случайно кто-то из критиков сравнивал этот роман Жюля Верна с известным путеводителем «Гид бле» («Голубой гид»). К сожалению, это не похвала. В конце концов, у художественной литературы свои цели, и она ни при каких обстоятельствах не должна превращаться в путеводитель…

В 1892 году Жюль Верн был удостоен ордена Почетного легиона.

Конечно, это не означало, что его скоро пригласят в число «сорока бессмертных» или что он примет самое активное участие в знаменитых «обедах пяти», — но награждение знаменитого писателя стало заметным событием и самому Жюлю Верну доставило удовольствие.

Идея «обедов пяти» принадлежала Поставу Флоберу.

С середины 1863 года почти ежемесячно собирались в хорошем парижском ресторане Постав Флобер, Эмиль Золя, Альфонс Доде, Эдмон Гонкур и Иван Тургенев.

«Хорошая кухня, — весело жаловался Золя, — мой главный недостаток. Когда на столе нет ничего вкусного, я чувствую себя несчастным».

Впрочем, толк в кухне знали все пятеро. Сыры, окорока, зеленые супы, лапландские оленьи языки, рыба по-провансальски, цесарка с трюфелями, а кроме этого, у каждого были свои собственные пристрастия. Флобер обожал руанскую утку, Гонкур — варенье из имбиря, Золя — морских ежей и устриц, Тургенев — икру. С семи вечера и часто до глубокой ночи эти гиганты откровенно говорили о литературе и о литературных делах, не беспокоясь о том, что какая-то случайно оброненная фраза окажется в бульварных газетах.

Для Жюля Верна «обеды пяти» были предметом зависти.

Он вообще в эти годы чувствовал себя весьма и весьма обиженным. «Во французской литературе я не в счет», — заметил он как-то, имея в виду тот несомненный факт, что критика обходит его книги.

«Ни симпатии Бодлера и Теофиля Готье, ни дифирамбы Кларети и Жоржа Бастара, — вспоминал внук писателя, — не в состоянии были победить равнодушия остальных, объяснявшегося самим жанром творчества Жюля Верна. Как отмечал Ш. Раймон, если "Верн безраздельно царит в покоренном им царстве, романистом в собственном смысле этого слова его, тем не менее, не назовешь, ибо любовь, основа всех романов, блистательно отсутствует в большинстве его произведений. Женщина в них почти всегда отодвинута на второй план… у его героев нет времени на нежные излияния лукавому божеству…"» ^[50].

А Кларети писал в заключение своего эссе о творчестве Жюля Верна:

«Я знаю, что среди людей весьма тонких, искушенных в анализе человеческого существа принято говорить о нем: рассказчик! — Но рассказчик, который сумел пленить и увлечь целое поколение, это — Личность, уж поверьте мне».

Но кто такой Кларети перед Эмилем Золя?

«Жюль Верн? Это же, простите, невозможно читать!»

Жюль Верн внимательно следил за своими современниками.

Эмиль Золя начинал с типичных романов-фельетонов («Марсельские тайны»), но огромной известности добился двадцатитомной серией «Ругон-Маккары».

«Естественная и социальная история одного семейства в эпоху Второй империи» — так обозначил он свою серию. Жюль Верн не принял ни «научности» — подробнейшего исследования многочисленных ветвей Ругон-Маккаров, ни самих героев Золя, которые исследовали мир, не удаляясь от грязных своих жилищ и не желая ничего слышать о горе Килиманджаро или Тасмановом море. «Прочитал "Западню" Золя, — писал Жюль Верн Этцелю в 1877 году. — Это гнусно, тяжеловесно, ужасающе, отвратительно, тошнотворно… и изумительно». И позднее ему же: «"Разгром" — скучный роман, никогда не стану его перечитывать, хотя другие перечитывал не раз. Что бы там ни говорил Золя, это все пустое, да и потом скучно. Мое мнение таково: Шатриану и двадцати строчек достаточно, чтобы оставить неизгладимое впечатление, а другому и двадцати страниц мало…»

На известном портрете Эдуара Мане Эмиль Золя выглядит усталым.

Чернобородый, усатый, остролицый. Стол завален бумагами. На стене — модные японские акварели. Эмиль Золя сделал чрезвычайно много для утверждения импрессионистов, только-только тогда начавших завоевывать художественные салоны, — но это было далеко от Жюля Верна.

Да, Шарль Бодлер и Теофиль Готье не раз выказывали интерес к географическим романам Жюля Верна, но — не больше. Даже они, как правило, отмечали все тот же, как тогда считалось, главный минус его романов — почти полное отсутствие каких-либо любовных интриг.

Сам Жюль Верн в феврале 1895 года в интервью «Журналу странностей» так объяснил свое отношение к любовным интригам: «Любовь — это всепоглощающая страсть, оставляющая в сердце мужчины совсем мало места, а моим героям необходимы все их душевные свойства, вся их энергия. Пребывание на борту корабля молоденькой, да еще и очаровательной женщины, конечно, помешало бы героям реализовать их гигантские проекты…»

Впрочем, литераторы часто беспощадны друг к другу.

«Нет ничего несноснее, — писал Жюль Ренар, — чем портреты героев у Теофиля Готье. Лицо выписывается черта за чертой, со всеми деталями и загромождающими мелочами. Для мысли вообще не остается места. В этом ошибка большого писателя, ошибка, которой всерьез должна остерегаться современная школа. Сегодня нужно описывать двумя-тремя точными словами, а не забавляться разглядыванием образа в микроскоп».

От книг Поля Бурже на Жюля Ренара несло пошлым парфюмом.

Жорж Санд он без всякого пиетета называл «бретонской коровой от литературы».

Ну, разве что Оноре де Бальзак, с его точки зрения, имел право писать плохо…

Что уж тут Жюль Верн?

Да, конечно, Верн не пошел путем мэтра Виктора Гюго, да, он сбился на запутанные тропы Александра Дюма-отца, но все же он создал свой мир!

Несомненно, свой!