Жюль Верн - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич cтр.№ 6

В портовых городах всегда ощущается дыхание иного — далекого, огромного, таинственного, почти неизвестного мира. Множество самых невероятных событий происходит где-то за чудесной линией горизонта, мальчишки это понимают. Жюль в семье был старшим. За ним следовали — брат Поль (1829), сестры Анна (1836), Матильда (1839), Мари (1842).

В веселой родственной компании, в которую входили еще кузины Тронсон — Каролина и Мари, ровесницы Жюля и Поля, царили самые распрекрасные отношения. А в летнее время в доме мэтра Пьера Верна часто появлялся любимый всеми дядя Прюдан Аллот, брат матери. «Было время, дядя плавал и в Каракас, и в Порто-Габельо! Это его именем впоследствии я назвал одного из персонажей романа "Робур-завоеватель", — вспоминал Жюль Верн. — А Каракас находился где-то в далекой Америке, в той самой Америке, которой я уже тогда был очарован. И вот, лишенные возможности плавать по морям, как наш замечательный дядя Прюдан, брат Поль и я днями напропалую носились по окрестным лугам и лесам. У нас не было возможности карабкаться по вантам на мачты, зато мы лазали по деревьям: кто выше устроит гнездо! А еще много болтали, читали разные книжки, строили планы далеких путешествий, и ветер раскачивал над нами ветки, создавая иллюзию боковой и килевой качки…»

Иногда приезжал из Парижа еще один дядя — месье Франсиск де ла Селль де Шатобур — муж старшей сестры мадам Верн. Он был благодушен и доброжелателен. Именно он впоследствии ввел молодого Жюля в литературные и художественные салоны Парижа. Месье де Шатобур был человеком известным: ученик живописца Изабе, кузен знаменитого писателя Шатобриана. Благодаря его рисункам, пережившим время, мы и сейчас можем видеть кабинет мэтра Пьера Верна — с классическими картинами на стенах, с высоким дубовым бюро, с застекленными книжными шкафами. Хозяин кабинета сидит в кресле в небрежной позе: правая рука с каким-то документом легла на колено, левая заброшена за спинку стула. А вот и мадам Софи в своем будуаре — уютное кресло, резной туалетный столик. Всё по-домашнему.

«Сын парижанина и матери-бретонки, — вспоминал Жюль Верн, — я с детства жил посреди толкотни большого торгового города. Я так и вижу Луару, многочисленные рукава которой соединены перевязью мостов, вижу ее забитые грузами набережные, затененные густой листвой огромных вязов; двойная колея железной дороги и трамвайные линии еще не избороздили улицы. Корабли приютились у причалов в два-три ряда. Другие поднимаются вверх по реке или спускаются вниз. В то время не было пароходов; точнее — их было слишком мало, зато было множество грузных грузовых парусников. Огромные белые паруса приводили меня в восторг. Однажды я рискнул и перелез через фальшборт какого-то трехмачтового корабля, пришвартованного к причалу. Вахтенный явно нес свою службу где-нибудь в кабачке по соседству, и я оказался на палубе один.

О, блаженное мгновение! Рука моя схватила фал, и тот свободно заскользил в блоке! Я подошел к открытому люку, наклонился над темной бездной, и в лицо ударили резкие испарения гудрона, смешанные с ароматом экзотических специй! Потом перешел на полуют. Вот кают-компания с привинченным столиком — на случай качки, которой, увы, быть не могло в спокойных водах гавани! Вот каюты с щелкающими замками на дверях, с тесными и жесткими, но такими привлекательными койками. А вот покои капитана, этого первого господина после Бога, совсем не похожего на какого-нибудь там королевского министра или даже на самого наместника! А еще я набрался смелости и, вернувшись на палубу, повернул на четверть оборота штурвал. Мне казалось, что судно отходит от причала, туго натягиваются швартовы…»

Впрочем, моряком предстояло стать младшему — Полю.

Старший сын обязан был продолжить дело отца. Так издавна велось в роду Верное. Отец даже водил Жюля в свое адвокатское бюро на набережной Жан Бар, но Жюлю там не понравилось. Скучные бумаги, толстые канцелярские книги, казенный запах сургуча и чернил, усталые, озабоченные посетители. К счастью, скоро Жюля и Поля определили в детский сад, основанный на острове Фейдо некоей общительной госпожой Самбен — вдовой капитана дальнего плавания, загадочно исчезнувшего где-то в тропических морях у берегов Индии. Капитан Самбен пропал давно, но точного подтверждения его гибели не было, так что вдову считали «соломенной». Это действовало на юное воображение. Много лет спустя Жюль Верн вспомнит о потерявшемся капитане и о его вдове в романе «Миссис Браникан»…

«Мне не было еще десяти лет, — вспоминал Жюль Верн, — когда отец купил собственный дом за городом, в Шантене. Этот дом удачно стоял на холме, господствовавшем над правым берегом Луары. Из окна своей комнатки я видел, как на расстоянии двух-трех лье от дома река извивалась среди широких лугов, заливая их зимой паводковыми водами. Правда, летом воды не хватало и посреди широкого русла красиво обнажались полоски великолепного желтого песка — целый архипелаг причудливых, постоянно меняющихся островков!

Корабли не без труда двигались по узким протокам, хотя они всегда были провешены черными решетчатыми мачтами.

Ах, Луара! Конечно, ее не сравнишь с Гудзоном, Миссисипи или рекой Святого Лаврентия, но все-таки она была и остается одной из крупнейших рек Франции. В то время я страстно мечтал о далеких плаваниях. Я знал все морские словечки и команды и настолько разбирался в навигации, что прекрасно понимал все маневры морских судов, описанные в романах Фенимора Купера, которые с восторгом перечитывал…»

Да, любимым чтением в то время были романы приключенческие и морские.

Фенимор Купер, Вальтер Скотт, Александр Дюма, Даниель Дефо, капитан Марриэт, Майн Рид, чуть позже Чарлз Диккенс. Однажды Жюль Верн признался английскому журналисту Ч. Дауборну в том, что всегда так любил и столько раз перечитывал романы Диккенса, что может пересказывать их с любого места.

В 1837 году братья Верны были определены родителями в интернат «Малой семинарии Сен-Донатьен», в которой будущий писатель учился до 1841 года. Через много лет, в романе «Россказни Жана-Мари Кабидулена», описывая приключения шхуны «Сент-Инах», Жюль Верн поименно вспомнит своих одноклассников, составив из них целый экипаж. Но главной книгой детства стал для юного Жюля роман Даниеля Дефо «Робинзон Крузо». Оказалось, что в красочном мире попугаев и дикарей выжить вовсе не легко. Больше того, там почти невозможно выжить. Но если уж ты выжил, если земля и море тебе подчинились и даже животные и дикари готовы помогать тебе, значит, ты оказался по-настоящему крепким человеком, ты достоин этого мира.

Похоже, многие эпизоды знаменитой книги Жюль Верн в детстве воспринимал как жизненную программу. Ничуть не смущали его поступки Робинзона, они были накрепко вписаны в ту эпоху. Ну да, Робинзон без каких-либо угрызений совести продает мальчика Ксури, который не раз спасал его во время тяжелого плавания; он сколачивает группу плантаторов для поездки в Гвинею за рабами — дешевая рабочая сила нужна всегда. Он всего лишь обыкновенный здравомыслящий человек.

«Порою на меня нападало отчаяние, — читал Жюль Верн в книге Дефо. — Я испытывал смертельную тоску. Чтобы побороть эти горькие чувства, я пытался доказать самому себе, что даже в моем бедственном положении есть немало хорошего». И дальше в книге идет знаменитая, разделенная надвое страница.