Жюль Верн - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич cтр.№ 54

Да, в романе много бутафории, много театра, но ведь Жюль Верн и не обещал классической драмы. Он не Эмиль Золя, он не любит описывать грязь и нищету, несчастных, задавленных бытом людишек, он не Бальзак, чтобы поражать гигантскими замыслами, и он не собирался поражать удивленных читателей изысканным стилем, как, скажем, Гюстав Флобер. Только сочинители, не имеющие воображения, считает он, преподносят бедным читателям свои собственные страдания или жалкие капризы своих любовниц. Он пишет так, как ему нравится. Этцель доволен. До последней страницы читатели переживают за исход поистине необыкновенного путешествия. Тем ужаснее разочарование Филеаса Фогга, когда в назначенный день он прибывает в Лондон, но с опозданием. Всего на пять минут, но с опозданием!

И все же Филеас Фогг выигрывает пари!

Благодаря смене часовых поясов.

Успех романа был столь велик, что по предложению театра «Портсен-Мартен» Жюль Верн и опытный драматург Адольф Деннери создали его инсценировку.

Премьера спектакля прошла 8 ноября 1874 года.

Соавторы не зря провели вместе осень в Антибе: спектакль выдержал более четырехсот представлений подряд. Пусть газета «Парижская жизнь» и писала с иронией: «Дым, шум, настоящий паровоз, настоящий живой слон, настоящие взрывы, декорации, дающие представление о шторме на море, дивный балет, цирковые шутки, театральная сентиментальность…» Ну и что? Зрителям понравилось.

Даже русский писатель Николай Лесков, которого в преклонении перед всем иностранным никак не заподозришь, послал сыну в Россию красочную афишу, написав на ней: «Это такое представление, что глаз не отведешь!»

В сентябре 1873 года немцы вывели из Франции последние части своих оккупационных войск. Контрибуция выплачена. Новый президент Франции Мак-Магон одобрил суд над своим бывшим сослуживцем маршалом Базеном, позорно сдавшим немцам город Мец в самом начале Франко-прусской войны. Этот судебный процесс стал главной темой художественных и литературных салонов столицы, но Жюль Верн теперь наезжал в Париж редко. Практически одновременно он работал сразу над тремя вещами: одну заканчивал, другую вел в черновике, третью разрабатывал.

Оторвать писателя от работы могло только что-то совсем уж неординарное.

Например, полет на воздушном шаре. На самом настоящем воздушном шаре!

18 сентября писатель действительно поднялся над Амьеном в легкой плетеной корзине воздушного шара «Метеор» и описал это свое приключение в «Амьенской газете» (номер от 29—30 сентября). Позже вышла и небольшая брошюра под названием «24 минуты на воздушном шаре». Конечно, это не знаменитый роман о путешествии над Африкой, но внимания указанная брошюра стоила. В ней подробно рассказывалось о том, что объем «Метеора» составлял 900 кубических метров, а его вес (вместе с гондолой и оснасткой) — 270 килограммов, хотя газ при этом, с улыбкой писал Жюль Верн, больше годился, наверное, для освещения улиц, чем для наполнения оболочки.

Подняться в воздух должны были Эжен Годар — воздухоплаватель опытный, совершивший к тому времени множество таких полетов, а с ним — адвокат Деберли, Жюль Верн и лейтенант 14-го полка Мерсон. К сожалению, поднять всех «Метеор» не мог. Тогда лейтенант Мерсон добровольно отказался от полета и вместо него в корзину забрался сын Годара. Ради девятилетнего храбреца воздухоплаватели отказались от двух мешков с балластом, что несколько сняло интригу полета. Ведь если отец берет с собой сына, решили в толпе зевак, значит, он уверен в безопасности полета.

«Мы отчалили в 5 часов 24 минуты, — писал Жюль Верн, — медленно поднимаясь вкось. Ветер относил нас к юго-востоку, небо было чистым. Только далеко на горизонте виднелось несколько грозовых туч. В 5 часов 28 минут мы уже парили на высоте 800 метров по показанию анероида.

Вид города был поистине великолепен. Лонгвилльская площадь напоминала муравейник с копошащимися на ней красными и черными муравьями — так выглядели люди в военном и штатском платье. Шпиль кафедрального собора, опускаясь все ниже и ниже, отмечал, наподобие стрелки, непрерывность нашего подъема.

Однако мы не ощущали никакого движения, ни горизонтального, ни вертикального. Горизонт все время казался на одной и той же высоте. Мы купались в воздухе, а земля, уходя все ниже, распластывалась под гондолой, словно черная крыша. Мы наслаждались при этом абсолютной тишиной, полнейшим покоем, который нарушался только жалобным скрипом ивовых прутьев, державших нас в воздухе…»

Не правда ли, напоминает уже читанное нами?

«Воздух был чист, ветер умерен, и "Виктория" медленно поднялась почти вертикально на высоту тысяча пятьсот футов. На этой высоте быстрое воздушное течение понесло шар к юго-западу. Какая чудная картина развернулась перед нашими глазами! Весь остров Занзибар был как на ладони. Везде расстилались зеленые поля всевозможных оттенков, кудрявились рощи и леса…»

Это из романа «Пять недель на воздушном шаре».

А теперь сам Жюль Верн в полной мере испытал те же чувства.

«В 5 часов 32 минуты солнце восходит из-за туч, обложивших горизонт на западе, и обогревает оболочку шара. Газ расширяется, и мы достигаем высоты 1200 метров, не выбросив ни одного мешка с балластом. Это максимальная высота, достигнутая нами в течение всего полета.

Вот что открылось нашему взору.

Внизу, под ногами — Сент-Ашель с его чернеющими садами, которые уходят куда-то вдаль, словно рассматриваешь их сквозь большие стекла бинокля. Кафедральный собор кажется сплющенным, а шпиль его попадает на одну плоскость с домами, находящимися у городской черты. Сомма извивается тонкой светлой лентой, железнодорожные колеи похожи на волосные линии, нанесенные рейсфедером; улицы напоминают спутанные шнурки, сады можно уподобить витрине зеленщика, поля кажутся набором разноцветных образчиков материй, которые в былые времена вывешивали у своих дверей портные, и весь Амьен представляется нагромождением маленьких темных кубиков. Так и кажется, будто на ровное место высыпали коробку с нюрнбергскими игрушками.

Дальше мы видим окрестные деревни — Сен-Фюсьен, Вилье-Бретонно, Ля-Невиль, Бов, Камон, Лонго — все это напоминает лишь груды камней, разбросанных там и сям для какого-то гигантского сооружения.

Несмотря на то, что нижний отросток аэростата Эжен Годар держит всегда открытым, — ничто не выдает присутствие газа.

Отяжелевший "Метеор" вскоре начинает снижаться. Чтобы затормозить спуск, выбрасываем балласт. Кроме того, опорожняем мешок, набитый рекламными объявлениями. Тысячи листков, реющих по ветру, указывают на большую быстроту воздушных струй в нижних слоях атмосферы.

Перед нами — Лонго, но деревню отделяет от нас множество болотистых впадин.

— Неужели мы приземлимся на болото? — спросил я Эжена Годара.

— Нет, — ответил он, — если у нас даже не останется балласта, я выброшу рюкзак. Мы должны во что бы то ни стало миновать это болото.

Мы спускаемся все ниже. В 5 часов 43 минуты, когда мы находимся уже в 500 метрах от земли, нас настигает пронзительный ветер. Мы пролетаем над заводской трубой и заглядываем в жерло. Тень воздушного шара, словно мираж, перебегает от одного болотца к другому; люди, походившие на муравьев, заметно подросли, они снуют по всем дорогам. Между железнодорожными линиями, близ разъезда, я замечаю удобный лужок.