…И только в двух домах
В том городе (название неясно)
Остался профиль (кем-то обведенный
На белоснежной извести стены),
Не женский, не мужской, но полный тайны.
И, говорят, когда лучи луны —
Зеленой, низкой, среднеазиатской —
По этим стенам в полночь пробегают,
В особенности в новогодний вечер,
То слышится какой-то легкий звук,
Причем одни его считают плачем,
Другие разбирают в нем слова.
Но это чудо всем поднадоело,
Приезжих мало, местные привыкли,
И говорят, в одном из тех домов
Уже ковром закрыт проклятый профиль.
Роман с Козловским был изначально несбыточен: Анна Андреевна слишком уважала дружбу его жены, но главное – она любила Владимира Георгиевича Гаршина и как раз в эвакуации получила письмо о кончине его жены. И о том, что он ждет ее, Анну, чтобы наконец соединиться с ней. Так что с Козловским были разве что несколько мгновений-затмений… Из которых потом «росли стихи, не ведая стыда». Ахматова ждала возвращения в Ленинград и встречи с любимым. Она не подозревала даже, какие страшные ожидают ее разочарования.
Из Ташкента Анна Андреевна сначала поехала в Москву, где выступила на вечере в зале Политехнического музея. Когда Ахматова вышла на сцену – зал встал. Ее принимали так бурно, что Анна Андреевна даже испугалась: снова привлекла к себе излишнее внимание, власть ей этого не простит… Сталину и правда донесли об этом инциденте, и он поинтересовался: «Кто организовал вставание?» Но кажется, по этому «делу» никого не арестовали. Ахматовой же позволили вернуться в Ленинград.
Город ее души, священный источник ее творчества встретил Анну Андреевну ужасом полупустых, почти мертвых улиц, бледными и пустыми лицами выживших, призраками погибших… На перроне ее ждал Гаршин. Он холодно спросил: «И куда вас везти?» Ахматова и не знала, что за то время, когда она считала дни до встречи с ним, Владимир Георгиевич успел полюбить другую женщину и даже женился. Этого предательства она ему никогда не простила. Но хранила брошь-камею, которую Гаршин ей подарил. В день его смерти 20 апреля 1956 года брошь раскололась.
Ее сердце в очередной раз было разбито предательством любимого мужчины. Зато жизнь неожиданно начала налаживаться. За цикл патриотических стихов Ахматову наградили медалью «За оборону Ленинграда». Готовились к выходу новые сборники и ее исследования о Пушкине. А главная радость – сын, Лев Гумилев, вернулся из ссылки… Правда, он был с матерью довольно холоден, он никак не мог простить ей того, что она – по его мнению – недостаточно о нем хлопотала, не смогла его спасти. Но Анна Андреевна все понимала и прощала. Главное – Лев выжил и он рядом.
Осенью 1945 года Анну Андреевну познакомили с английским литературоведом и философом Исайей Берлиным: родившийся в России, в «черте оседлости», он прекрасно говорил по-русски и в то время работал в британском посольстве в Москве.
Исайя Берлин стал последней любовью Анны Андреевны Ахматовой. Они встречались, хотя это было рискованно. И возможно, именно за эти встречи с иностранцем Ахматову потом «наказали» постановлением ЦК КПСС «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», печатавших таких идеологически чуждых авторов, как Ахматова и Зощенко. За постановлением последовало исключение Ахматовой из Союза писателей, лишение продовольственных карточек и уничтожение ее уже набранной книги.
Так дорого за любовь ей еще не случалось платить…
Когда в 1956 году Исайя Берлин снова приехал в СССР, Анна Андреевна отказалась с ним даже встречаться.
После постановления она оказалась в изоляции – многие от нее отшатнулись, боясь навлечь и на себя гнев властей. Но оставались преданные друзья, дававшие ей кров, приносившие продукты. Анна Андреевна работала над «Поэмой без героя» – страшнее прижизненной изоляции для нее было посмертное забвение. Но она была уверена: если она закончит эту поэму, ее уже не забудут.
В 1949 году был снова арестован Николай Пунин: он погибнет в лагере.
А вслед за ним – Лев Гумилев: ему предстояло провести в лагерях семь лет.
Анна Андреевна, помня укоры сына, попыталась его спасти самым отчаянным и самым мучительным для себя способом: она написала цикл стихотворений «Слава миру», прославляющий Сталина.
Не помогло… Сын остался в заточении. А ей самой ради заработка пришлось взяться за переводы, которыми она прежде пренебрегала. «Это страшная работа, которая изнуряет, сушит и мешает собственным стихам», – говорила Ахматова о труде переводчика.
И самое страшное – она была разлучена с Ленинградом. А ведь Анна Андреевна была по-настоящему влюблена в этот город – пожалуй, любовь к Ленинграду была одним из самых сильных чувств в ее жизни! – и она писала одно за другим стихотворные признания в любви ему, холодному, изменчивому, надменному и прекрасному В эти худшие для себя годы она отчаяннее всего тосковала не по людям, с которыми ее разлучила судьба, а по городу, по своему городу Она писала:
Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.
В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.
А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
«Простили» Ахматову только в 1954 году: приехавшая из Оксфорда делегация пожелала встретиться с опальными литераторами, среди которых были Зощенко и Ахматова. Их обоих спрашивали, что они думают о постановлении. Зощенко пытался что-то объяснять – чем навредил себе. Ахматова же, считая, что иностранцы все равно ничего не поймут и уж подавно не изменят, сказала, что с постановлением согласна. После этого ей как переводчику выделили от Союза писателей дачу в Комарово (которую Ахматова называла «будкой»), начали понемногу печатать, а в 1956 году вернули сына. Но за время последней разлуки Лев Гумилев еще сильнее озлобился на мать. Они недолго прожили вместе, общего языка так и не нашли, а когда Лев уехал от матери и стал жить один, отношения между ними практически прекратились. В ссылке он увлекся культурой и историей Востока и стал известным ученым-востоковедом. В 1965 году Анну Андреевну даже «выпустили» в Европу и она смогла повидаться со многими друзьями своей юности, в том числе – со своей великой любовью: с Борисом Анрепом, который стал к тому моменту знаменитым художником-мозаичистом. Простившись с ним, она почувствовала, что прощается с жизнью.