Режиссеры настоящего. Том 2. Радикалы и минималисты - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Плахов cтр.№ 18

…Залитые синим неоновым вечерним светом модерновые здания городской окраины Руохолахти – вовсе не трущобы, а образцовые новостройки из стекла и металла, что не делает их более человечными. Молодой мужчина по имени Койстинен работает охранником в большом моле, ходит на курсы бизнесменов, однако потерянный взгляд выдает глубокую неуверенность – то, что на казенном языке принято называть социальной незащищенностью. Койстинен – паршивая овца и объект для тихой травли даже в стаде таких, как он, охранников. Он не ходит в бары и не снимает девочек, он абсолютный одиночка. Вряд ли решится приударить даже за невзрачной Айлой, продавщицей сосисок в гриль-вагончике. Но в первый же раз, когда Койстинен изменяет своему правилу и заходит в ночной бар, его ждет встреча с соблазнительной Мийрой, которая резко повернет его жизненный маршрут.

На первом же свидании Койстинен предлагает ей пожениться – то ли в шутку, то ли всерьез, но она отвечает, что неплохо бы сначала узнать друг друга получше. И узнает: без особого труда выведывает код системы охраны, выманивает Койстинена со службы и подсыпает ему снотворного, а в это время стоящие за ее спиной мафиози с помощью бомжей – знатоков русской литературе – грабят ювелирный магазин. Дурак получает срок в два года, отсидев который, пытается начать новую жизнь. Но вездесущие мафиози и тут не заставят себя долго ждать…

«Огни» снимал постоянный оператор Каурисмяки – Тимо Салминен. Как нигде раньше в этом фильме, стилизованном в духе композиций Эдварда Хоппера, активно работают цветовые коды. Ночная бабочка Мийра выныривает из синих городских сумерек и сама сначала облачена в синее, потом она появляется в синем платье с красным воротником, потом – в черном и, наконец, в пурпурном. Ее встречи с мафиозным злодеем оформлены в декадентском розовом дизайне. На этом фоне резко выделяется Айла – девушка в желтом, продающая сосиски, но на суд она приходит уже в бордовом. В тюрьме Койстинен носит синюю пижаму в красную полоску, но цвета вылинявшие, словно обескровленные. Когда Айла наведывается к нему в общежитие, оба сидят в красном на фоне синих стен. В баре на столах стоят красные гвоздики. Синий – цвет портового неприкаянного быта и ночной жизни. Красный – цвет влечения, иллюзий и крови.

«Огни городской окраины» – самый бескомпромиссный фильм Каурисмяки со времен «Преступления и наказания» и «Гамлета». Картину отличает классическая, поистине брессоновская строгость – и в моральном, и в эстетическом смысле. И хотя Каурисмяки крайне далек от католического императива Брессона, его герою присущ почти религиозный стоицизм.

Собака на привязи, жертва дурных хозяев, недаром появилась в первых кадрах фильма – как и такой же голодный, заброшенный мальчик-негритенок. Над роковой страстью к профессиональной красавице возвышается родство одиноких, отчаявшихся душ. В финале они собираются вместе на городской свалке – интернациональная семья, новый Ноев ковчег после потопа: Койстинен, его верная подруга Айла, негритенок, собака. Вдали гудит пароход, но бежать больше некуда, есть только одна жизнь – здесь и сейчас. Последний романтик, Каурисмяки знает, что все проиграно, но даже в этот момент его не покидает надежда. Как в любовной драме Годара со скрытой политической метафорой, мужчина и женщина тянут друг к другу руки. Изо рта полумертвого Койстинена сочится кровь. Рукопожатие пролетариев, а красный – это еще и цвет солидарности.

Вопреки сгущающемуся трагизму, Каурисмяки позволяет своим героям пережить счастье за гранью всех разочарований и даже физической смерти. Его стоицизм не фанатичный, не судорожный, не героический. Его оптимизм не революционный, не религиозный и не масскультовый. Наверное, его можно по-старомодному назвать гуманизмом и страстным желанием справедливости – настолько сильным, что мечта о ней материализуется.

В 1999 году в Берлине на премьере фильма «Юха» в холле отеля «Савой» Аки Каурисмяки встречает меня единственной фразой, которую он выучил по-русски: «В юности жизнь Максима Горького была очень тяжелой». Заказывает двойной виски, медленно пьет и не спешит отвечать на вопросы. Мы давно не виделись, подзабыли опыт Глазго и автоматически перешли на «вы»: по-английски это выражено не в словах, а в интонации. Но образовавшийся тонкий лед быстро тает.

– Ты славянин, и я тоже немного славянин. Так что не будем спешить. Зачем русским и финнам, таким близким, пользоваться языком империалистов?

– Правда, что в тебе течет русская кровь?

– Что ж, это вполне возможно. Мой дед в тридцатые годы продавал лошадей в Выборге и Ленинграде. А моего прадеда-карела звали Михаил Кузьмин.

– В России был хороший поэт с таким именем.

– Мне говорили, но это явно не мой прадед. Он жил в те далекие времена, когда русские, подобно Шемейкке из «Юхи», ходили с сумой на плечах по всей Карелии и торговали.

Мы слушаем, как Сакари Куосманен, играющий Юху, поет за стойкой бара арию из одноименнной оперы хорошо поставленным драматическим баритоном. Потом начинаем разговаривать.

– В романе роковой соблазнитель Шемейкка, который уводит Марию, приезжает из Карелии. Это образ того, как Финляндия была присоединена к России?

– В романе об этом не говорится. И неизвестно, когда происходит действие – скорее всего, в XVII веке, когда границы были прозрачными. Сначала я думал сделать так, чтобы соблазнитель приезжал из Петербурга. Но потом решил не трогать эту деликатную тему. Об этом надо говорить очень точно или не говорить вообще.

– Ты сказал как-то, что твои фильмы рассказывают о старой Финляндии дотелевизионной эры – о стране, которой больше не существует.

– Но Финляндия существует. А кино, где бы оно ни делалось, искусство интернациональное. Речь всегда идет об одном и том же. Мужчины везде «бастарды» (Аки просил подыскать русский эквивалент этому слову, но я ничего не придумал. – А. П.), а женщин всегда уводят. Некоторые из мужчин большие «бастарды», чем остальные.

– Все равно в твоих фильмах всегда ощутима ностальгия по прошлому.

– На этот раз мне хотелось вернуться в дни немого кино. И я заново выучил историю кинематографа, которую когда-то пропустил из-за своей лени. Посмотрев более ста немых фильмов, я открыл целый мир, который теперь находится внутри меня. Тогда режиссер общался со зрителем глазами, а не с помощью «бла-бла-бла».

– Какие фильмы тебя больше всего вдохновили?

– «Восход» Мурнау. «Сломанная лилия» Гриффита. «Нанук с Севера» Флаэрти. Братья Маркс, Ренуар и ранний Бунюэль. Но также Годар: его фильмы ближе всего к чистому кино. Еще я назову Тулио – великого финского мастера мелодрамы. И шведа Шёстрома.

– Есть другой швед – Мориц Стиллер, который сначала открыл Грету Гарбо, а потом экранизировал «Юху».