Мао Цзэдун - читать онлайн книгу. Автор: Александр Панцов cтр.№ 114

Одновременно за «оппортунизм того же происхождения, что и линия Ло Мина» суровые взыскания наложили на Дэн Сяопина, работавшего в Центральном советском районе на различных должностях с июля 1931 года. Именно тогда Мао Цзэдун обратил внимание на этого человека, показавшего свой характер и не склонившего головы перед его (Мао) врагами¹⁰⁵. Ведь ни для кого не являлось секретом, что, нападая на неосторожного секретаря Фуцзяни и его мнимых «сторонников», лидеры партии по-прежнему направляли острие критики на председателя ЦИК и Совнаркома Китайской Советской Республики (правда, не называя его по имени).

Жизнь Мао превратилась в настоящий ад. Вернувшись в Епин в середине февраля, в самый разгар кампании против Ло Мина, он ясно ощутил, что попал в настоящую изоляцию. «Отец исхудал, — пишет его дочь Ли Минь… — Любивший пошутить и посмеяться, теперь он часто молча сидел один и о чем-то сосредоточенно думал. Иногда смотрел вдаль и вздыхал, иногда брал флейту и играл, чтобы развеять свою тоску и тревогу»¹⁰⁶.

К нему в дом тогда часто наведывалась Хэ И. Плакала, жаловалась на жизнь. Мао сочувствовал, но ничего не мог сделать. «Они чистят вас из-за меня. Вас всех впутали в мое дело!»¹⁰⁷ — с горечью говорил он. От работы его практически отстранили, на большинство заседаний Политбюро не приглашали. Многие боялись общаться с ним. Да и он сам целыми днями не выходил из дома, предпочитая проводить время с родными. Спустя много лет он вспоминал: «Меня, этакого деревянного Бодхисаттву, мокнули в выгребную яму, а потом вытащили, превратив в вонючую куклу. В то время не только ни один человек, но даже ни один дьявол не осмеливался переступить порог моего дома. Мне оставалось только есть, спать и испражняться. Хорошо хоть, что голову не срубили»¹⁰⁸.

По счастливой случайности не тронули лишь молчуна Мао Цзэминя и его жену Цянь Сицзюнь. Неразговорчивый от природы, но деловой и хозяйственный Цзэминь работал в правительстве (с марта 1932 года являлся директором Государственного народного банка) и ни в какие внутрипартийные дрязги не вмешивался. Цянь Сицзюнь же трудилась на посту заместителя секретаря парткома правительственного аппарата. Конечно, в душе он горячо сочувствовал своим братьям, но был не в силах помочь им. Что же касается Чжу Дэ, Чжоу Эньлая и Ван Цзясяна, то они находились далеко от Епина, на фронте. Там с конца февраля шли ожесточенные бои против войск Чан Кайши. В течение месяца Красная армия отражала новый, четвертый, карательный поход Гоминьдана, возглавлявшийся военным министром Хэ Инцинем. На этот раз нанкинское правительство бросило против коммунистов полмиллиона солдат, и ситуация сложилась критическая. У Чжу, Чжоу и Вана был только один шанс разгромить врага — применить старую маоцзэдуновскую тактику «заманивания противника вглубь района». «Враг наступает — мы отступаем; враг остановился — мы тревожим; враг утомился — мы бьем; враг отступает — мы преследуем» — именно эта «магическая» формула принесла спасение. В конце марта четвертый поход был отбит. Но Чжоу и Чжу по-прежнему оставались в войсках. Лишь Ван Цзясян в начале мая перебрался в Жуйцзинь, но поговорить с ним по душам Мао не мог. Тот находился в довольно плачевном состоянии: в конце апреля его серьезно ранило осколком авиационной бомбы в живот, рана никак не затягивалась, и он должен был все время проводить в госпитале. Страдал он ужасно: в теле блуждали осколки, доставлявшие ему жуткую боль. Немного спасал только опиум, который Ван вынужден был принимать.

Осенью 1933 года в Центральный советский район из Шанхая прибыл член Дальбюро, немецкий коммунист Отто Браун (в Шанхае жил по подложному паспорту на имя австрийца Курта Вагнера, в советских районах использовал псевдонимы Ли Дэ и Хуа Фу). По характеру он мало чем отличался от Эверта. Даже выпить любил не меньше, а может быть, больше, чем представитель ИККИ. А вот внешним видном напоминал Бо Гу: такой же худой и длинный, как жердь, в больших круглых очках, только волосы у него были светлые, а глаза голубые, как у настоящего арийца. Что-то в нем было от фельдфебеля старой германской армии: Браун не терпел возражений, держался самоуверенно и грубо. Он явно переоценивал свое значение, считая себя главным авторитетом в вопросах военной стратегии и тактики Красной армии, несмотря на то, что в Жуйцзинь приехал лишь как военный советник ЦК КПК.

Приезд этого человека, являвшегося, помимо прочего, еще и секретным агентом IV (разведывательного) управления советского Генштаба (ГРУ), не сулил Мао ничего хорошего. Ведь именно в области военной тактики лежали основные противоречия между партизанским вожаком, с одной стороны, и ЦК и Коминтерном — с другой. Об «оппортунистических» взглядах Мао военный советник ЦК имел представление еще в Шанхае, куда приехал осенью 1932 года. Неприязненное чувство к «гордому хунаньцу» поддерживал в нем Бо Гу, с которым у Брауна сложились весьма дружеские отношения. Так что Браун, естественно, встал в оппозицию председателю ЦИК и Совнаркома, а заодно и всем «мягкотелым соглашателям», типа Чжу Дэ и Чжоу, едва появившись в Жуйцзине¹⁰⁹. И хотя официальным представителем Коминтерна он не являлся (таковым, по-прежнему, до середины лета 1934 года был Эверт), но при поддержке Бо Гу «узурпировал командование Красной армией»¹¹⁰. Так он сам спустя несколько лет, каясь в «грехах» руководителям Коминтерна, характеризовал свою деятельность. Не зная китайского языка и «условий, характеризующих борьбу Красной армии в Китае», он поддерживал связь исключительно с Бо Гу и другими выпускниками советских учебных заведений. С ними, по крайней мере, он мог говорить по-русски, которым неплохо владел. До поездки в Китай Браун четыре года учился в Москве, в Военной академии имени М. В. Фрунзе, так что мог и себя причислить к «China Stalin's Section». Властный и жесткий, он стал давать предложения по каждому вопросу, причем не только военному, но и политическому. «Все важнейшие дела партии и Красной армии могли быть проведены в жизнь лишь при его согласии», — доносил позже в Коминтерн брат Мао, Цзэминь¹¹¹. «Другие мнения были подавлены и инициатива фронтовых командиров часто оставалась неучтенной, — признавал и сам Браун, добавлявший: — Я развил чрезмерное упорство и твердость… совершенно без самокритики отстаивал свое мнение»¹¹².

В итоге тучи над Мао продолжали сгущаться. И только благодаря молчаливой, но ощутимой поддержке авторитетного вождя со стороны части командного состава армии и местных секретарей парткомов группе Бо Гу и Брауну не удавалось окончательно задавить председателя ЦИК и Совнаркома. Важнейшее значение, конечно, имела, как всегда, позиция Москвы, несмотря на ослабление ее связей с ЦК КПК. А там, как мы помним, имелись влиятельные силы, не заинтересованные в свержении Мао. Ситуация с Исполкомом Коминтерна, правда, осложнялась тем, что не все его руководители рассматривали Мао как крупнейшего лидера китайской компартии. Дальневосточная секция Восточного лендерсекретариата и ее заведующий Павел Миф по-прежнему целенаправленно продвигали на ключевые посты в КПК китайских выпускников московских интернациональных вузов. Именно с помощью Мифа Ван Мин в 1931 году занял пост руководителя делегации КПК в Коминтерне, а Бо Гу стал вождем партии. В то же время другие работники Коминтерна, ЦК ВКП(б) и Дальбюро ИККИ отдавали себе отчет в ограниченности практического опыта у «птенцов Мифа». Часть из них делала ставку на выдвижение таких старых коминтерновских кадров, как Чжоу Эньлай, Сян Ин и Чжан Готао. В аппарате ИККИ имелось несколько фракций. Наиболее известные возглавлялись Иосифом Ароновичем Пятницким и Дмитрием Захаровичем Мануильским. Эти группы ожесточенно, хотя и закулисно, боролись друг с другом. Не было единства и среди тех, кто курировал Коммунистическую партию Китая. Нередки, например, были конфликты Мифа с заместителем заведующего Восточным лендерсекретариатом Людвигом Игнатьевичем Мадьяром¹¹³. Понятно поэтому, что отдельные фракции в ИККИ, во многом в силу чисто личных амбиций входивших в них аппаратчиков, поддерживали «своих людей» в КПК. Что же касается Сталина, то он, как мы помним, не делал вначале ставку ни на одну из группировок ни в ИККИ, ни в руководстве китайской компартии. А Мао возвышал лишь в качестве противовеса Чжоу Эньлаю, Сян Ину, Ван Мину, Бо Гу и Ло Фу, существенно укрепившим свое положение в начале 1930-х годов.