Дэн Сяопин - читать онлайн книгу. Автор: Александр Панцов cтр.№ 94

Так прошел весь сентябрь. А в октябре, на новом рабочем совещании ЦК, Дэна вновь подвергли жесточайшей поименной критике. Выступивший с основным докладом Чэнь Бода объявил, что в «культурной революции» борются две линии: «пролетарская революционная» партийного центра во главе с Председателем Мао Цзэдуном и «буржуазная реакционная», «представителями которой являются товарищи Лю Шаоци и Дэн Сяопин. Они должны нести главную ответственность». Сам термин «буржуазная реакционная линия» придумал, конечно, Мао, который, кстати, редактировал доклад Чэнь Бода. После этого Линь Бяо вновь атаковал Дэн Сяопина и Лю Шаоци, обвинив их в том, что они «подавляли массы и противодействовали революции»²¹⁷.

Ну, тут оставалось только застрелиться. Но ни Лю, ни Дэн этого делать не стали, а по требованию Мао вновь выступили с самокритикой. 23 октября и тот и другой признали, что «несут главную ответственность». Дэн, кроме того, заявил: «Я определенно могу сказать, что, если бы я в свое время был более скромным и прислушивался к мнению других, а главное, если бы постоянно докладывал Председателю [обо всех делах] и спрашивал его совета, я, безусловно, получал бы его инструкции и помощь, что позволило бы мне вовремя исправить мои заблуждения»²¹⁸. Дэн обещал «исправиться и стать новым человеком». Но, по словам Маомао, его «самокритика… была выступлением вопреки его совести и убеждениям»²¹⁹.

Последнее, однако, не имело значения. Добившись того, что Лю и Дэн «потеряли лицо», Мао на совещании стал играть роль примиренца. На тексте самокритики Дэн Сяопина, полученном им накануне, он сделал следующую надпись: «Товарищ Сяопин! С этим можно выступать. Но после первой строки на девятой странице „исправлюсь и стану новым человеком“ не стоит ли добавить несколько позитивных воодушевляющих слов? Например, сказать: „Я верю, что, прилагая все силы, и при активной помощи со стороны товарищей смогу исправить ошибки“. Попросить товарищей дать мне время для того, чтобы я смог [снова] встать в строй. Полжизни занимался революцией, оступился, так разве надо лягнуть и не дать воспрянуть? Еще одно. Из заглавия можно удалить два иероглифа, [означающих слово] „первоначальный [проект]“»²²⁰.

Через два дня после самокритики Дэна Мао Цзэдун, подводя итоги, сказал: «Нельзя… полностью обвинять во всем [Лю Шаоци и Дэн Сяопина]. Есть и их вина, есть и вина ЦК — ЦК тоже вел дело не слишком хорошо. Времени было мало, и к новым проблемам мы (так и сказал: «Мы!» — А. П.) оказались психологически неподготовленными, не наладили политической и идеологической работы… После совещания, видимо, будет лучше»²²¹. Мао, правда, не смог удержаться, чтобы не высказать свои обиды: «Дэн Сяопин туг на ухо, но он все время на всех совещаниях садился подальше от меня и начиная с 1959 года никогда не искал меня, чтобы доложить о своей работе»²²².

То, что Дэн был тугоух, верно. В правом ухе у него то и дело возникали шум и звон, мешавшие ему. Это ощущение, именуемое в медицине тиннитус, усиливалось с каждым годом²²³. Но именно поэтому во время совещаний высшего руководства в спальне у Мао Цзэдуна он садился у изголовья кровати, на которой возлегал Председатель. Так что «великий кормчий» зря жаловался на него. Кривил Мао душой и тогда, когда говорил, что генсек не искал его, чтобы доложить о работе: достаточно заглянуть в «Хронологическую биографию» Дэна, изданную недавно в КНР, чтобы убедиться, что это неправда. Мао просто хотелось лишний раз уколоть своего бывшего верного ученика. Ведь он так доверял ему, называл «лучшим из своих соратников», «главной растущей силой», а тот только и делал, что после провала «большого скачка» обижал старика. Мао чувствовал, что Дэн перестал вникать в его мудрые мысли и не стремился ловить каждое слово. Так что на самом деле он не собирался пока прощать его. Так же, как и Лю Шаоци. Ему хотелось понаслаждаться их унижением.

Понимая настроение вождя, члены группы по делам «культурной революции» ковали железо, пока горячо. Борьба с Дэном и Лю служила для них трамплином в их политической карьере. В конце декабря 1966 года по инициативе одного из них, Чжан Чуньцяо, несколько тысяч студентов и преподавателей университета Цинхуа вышли на демонстрацию, во время которой впервые публично атаковали Лю Шаоци и Дэн Сяопина по именам, призывая к их свержению²²⁴. На транспарантах и дацзыбао они написали: «Долой Лю Шаоци! Долой Дэн Сяопина!». При этом имена Лю и Дэна перечеркнули крест-накрест черной краской.

Для Дэна наступили самые тяжелые времена. И он, должно быть, не раз вспомнил Конфуция, сказавшего: «Только с наступлением холодов познаешь, что сосна и кипарис увядают последними»²²⁵. Как и этим могучим деревьям, ему нужно было выстоять в непогоду. Не сломаться, не погибнуть, а сохранить силы и дождаться весны. Стиснуть зубы и пережить испытания.

На его счастье, Дэн в те страшные дни был не один. Переживать страдания ему помогала преданная Чжо Линь. В отличие от предыдущей жены, предавшей его, Чжо проявляла себя как нельзя лучше, разделяя с ним все испытания. Поистине Дэн был удачлив, женившись на ней. Другого такого друга надо было еще поискать!

— Чжо Линь! — сказала ей как-то в один из томительных вечеров бабушка Ся, мачеха Дэна, не разбиравшаяся в политике, но всем сердцем любившая пасынка. — Тебе нужно трезво взглянуть на ситуацию. Сколько лет вы женаты! Ты должна хорошо понимать его. Если разведешься, совершишь глупость!

Чжо с удивлением посмотрела на нее:

— Мама! Я действительно его хорошо понимаю. Так что успокойтесь! Я не разведусь²²⁶.

«В период „культурной революции“ наша мама изо всех сил поддерживала отца, — вспоминает старшая дочь Дэна, Дэн Линь, — и хотя вокруг кричали: „Долой Дэн Сяопина! Дэн Сяопин — второе самое крупное лицо в партии, находящееся у власти и идущее по капиталистическому пути“, „он такой, он сякой“, она больше всех заботилась о нем, ухаживала за ним, делила с ним и счастье, и горе, и их сердца бились в унисон»²²⁷.

Конечно, Чжо Линь очень нервничала, особенно по поводу детей: ведь тех уже прорабатывали в их учебных заведениях как членов «черной семьи каппутиста № 2». Но даже ради них она не могла бросить мужа. Напротив, вселяла в них веру в невиновность отца, рассказывая о его героическом прошлом. Она хотела, чтобы «ее сыновья и дочери знали, что отец — чистый человек»²²⁸.

И те тоже вели себя в целом достойно, хотя под давлением хунвэйбинов принимали участие в собраниях «критики и борьбы» и, сдерживая слезы, формально осуждали отца. Как-то раз дочери Дэна были даже вынуждены написать дацзыбао, которую вывесили на одной из стен в Чжуннаньхае, неуклюже раскритиковав главу семьи за какие-то частности. Однако главного («Мы порываем с отцом-каппутистом») не сказали²²⁹. Павликов Морозовых из них не получилось.

Между тем «культурная революция» стремительно неслась по стране, все более окрашиваясь в кровавый цвет. Оголтелые хунвэйбины, от самого «великого кормчего» получившие право громить «каппутистов», упивались террором. Волна насилия стремительно захлестывала Пекин, а за ним и другие города Китая. И наиболее страшную роль в кровавой драме играли даже не студенты вузов, с которых, собственно, всё началось, а обезумевшие от вседозволенности подростки, школьники средних и даже начальных учебных заведений. Дети, не успевшие повзрослеть, волчата, почувствовавшие запах крови, невежественные фанатики, возомнившие себя титанами, восставшими против «каппутистов»! Их насчитывалось в стране огромное множество: более тринадцати миллионов! И именно на них-то и сделал свою безнравственную ставку Мао Цзэдун, раздувший дичайший пожар «культурной революции». Своими «постановлениями», воззваниями и дацзыбао он отравил души детей, совершив тягчайшее преступление. Ведь что может быть преступнее развращения малолетних?