Дэн Сяопин - читать онлайн книгу. Автор: Александр Панцов cтр.№ 85

Ссылка на Никиту Сергеевича была не случайна. Ко времени совещания в Бэйдайхэ в советско-китайских отношениях царил уже полный разлад. После некоторого потепления на Московском совещании 1960 года вновь, с весны 1961-го, возобновилась жесткая полемика: на этот раз в связи с дальнейшим ухудшением отношений Компартии Советского Союза с Албанской партией труда, союзником китайской компартии. Вождь албанской партии, сталинист Энвер Ходжа, полностью разгромивший в начале 1961 года свою внутрипартийную прохрущевскую оппозицию, резко усилил тогда нападки на СССР и лично Хрущева, которого, как и китайцы, стал обвинять в «ревизионизме». У албанского лидера к Никите Сергеевичу имелся большой список претензий: он осуждал его и за борьбу с культом личности Сталина, и за «мирный переход» и «мирное сосуществование», и особенно за прекращение экономической помощи его стране после того, как албанская делегация не поддержала хрущевских атак на китайскую компартию во время съезда румынской компартии. В ноябре 1960 года на Московском совещании Ходжа даже выплеснул на Хрущева свою обиду публично: «В то время как в Советском Союзе могут объедаться крысы, албанский народ умирает от голода, так как руководство Албанской партии труда не склоняется перед волей советского руководства»¹¹⁰. (Услышав это, глава Компартии Испании Долорес Ибаррури сравнила Ходжу «с собакой, кусающей руку, кормящую ее хлебом»¹¹¹. Сравнение явно страдало, поскольку Хрущев к тому времени перестал кормить албанцев.) После этого в мае 1961-го Президиум ЦК КПСС предпринял новые антиалбанские шаги: прекратил поставки вооружения в эту страну и вывел восемь советских подводных лодок с военно-морской базы в албанском городе Влёра¹¹². Мао, разумеется, поддержал албанцев, и пошло-поехало. Начался обмен письмами и взаимными упреками.

И тут до Мао неожиданно дошли известия о намерении Хрущева принять новую Программу КПСС — взамен той, которую в 1919 году провозгласил Ленин. Проект программы был обнародован в Советском Союзе в самом конце июля 1961 года. Из него становилось ясно, что руководство советской компартии отказалось от фундаментальной большевистской идеи — о диктатуре пролетариата: проект объявлял общественный строй в СССР и даже саму компартию общенародными.

«Великий кормчий» просто задохнулся от наглости Хрущева и на заседании Постоянного комитета Политбюро сказал: «Этот „проект программы КПСС“ похож на бинты, которыми какая-нибудь мамаша Ван стягивает свои ступни, — такой же вонючий и длинный»¹¹³. На XXII съезд КПСС, созываемый в октябре 1961-го для принятия программы, Мао послал делегацию во главе с Чжоу Эньлаем. И Чжоу не стал скрывать негодования, которое у китайцев только усилилось, когда Хрущев зачитал свои доклады о деятельности ЦК и о новой программе партии. Ведь глава КПСС не только повторил старые тезисы XX съезда, считавшиеся китайцами «ревизионистскими» (о «мирном переходе» и пр.), но и подверг дальнейшей критике сталинский культ. В знак протеста китайцы возложили венки к Мавзолею Ленина и Сталина, написав на том из них, который предназначался Генералиссимусу: «И. В. Сталину, великому марксисту-ленинцу». После этого Чжоу встретился с Хрущевым и вновь изложил позицию Компартии Китая во всех этих спорных вопросах. На что Хрущев, разозлившись, ответил: «Ваша помощь нам была очень нужна в прошлом. Тогда точка зрения КПК имела для нас значение. Но сейчас всё изменилось»¹¹⁴.

Чжоу, прервав визит за восемь дней до окончания съезда, следующим же вечером улетел в Пекин, где в течение более десяти часов с возмущением докладывал Мао и другим членам руководства о том, что произошло. Он заявил: «Идеологические разногласия между КПК и КПСС имеют принципиальный характер… в идеологической борьбе между двумя партиями стоит вопрос кто кого»¹¹⁵. А советские коммунисты тем временем по решению XXII съезда вынесли гроб с телом Сталина из Мавзолея и захоронили у Кремлевской стены. «Серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В. И. Ленина», — говорилось в постановлении съезда, принятом единогласно¹¹⁶.

Для Мао все это означало одно: полный отказ «предателя» Хрущева от марксизма-ленинизма. В декабре 1961 года на рабочем совещании Центрального комитета, обсуждавшем международное положение, Дэн по его распоряжению сделал доклад о борьбе против советского «ревизионизма». «Международное коммунистическое движение оказалось перед угрозой раскола, — сказал Дэн. — Речь идет прежде всего о расколе внутри социалистического лагеря, главным образом о расколе в советско-китайских отношениях»¹¹⁷.

Движущей силой раскола с китайской стороны был, конечно, сам Мао, без одобрения которого Дэн не мог бы озвучить такой далекоидущий вывод. Полностью поддерживали раскольнические настроения Чжоу, Чэнь И, Пэн Чжэнь, Кан Шэн, Ян Шанкунь и подавляющее большинство других членов китайского ЦК. Примирительную позицию занимали только Лю Шаоци и особенно Ван Цзясян, заведующий отделом международных связей Центрального комитета. Последний в феврале 1962 года, заручившись поддержкой Лю, даже послал Чжоу, Дэну и Чэнь И письмо, а затем и несколько докладов, советуя помириться с Москвой¹¹⁸. Однако те не загорелись идеей. А Мао, узнав о предложении Ван Цзясяна и соглашательской позиции Лю, просто взорвался. Лю он пока не тронул, но Вана снял с должности, заменив его на Кан Шэна.

«Советский Союз существует уже несколько десятков лет, — объявил Мао участникам рабочего совещания в Бэйдайхэ, — и все же там появился ревизионизм, который служит международному капитализму и по существу представляет собой контрреволюционное явление… Буржуазия может вновь возродиться. Так и получилось в Советском Союзе»¹¹⁹.

Такую же опасность — капиталистической реставрации — он допускал и в Китае, а потому на 10-м пленуме ЦК в сентябре 1962 года поставил перед всей партией важнейшую задачу: «С сегодняшнего дня мы должны говорить о классовой борьбе ежегодно, ежемесячно, ежедневно, говорить на собраниях, на партийных съездах, на пленумах, на каждом заседании, с тем чтобы в этом вопросе у нас была более или менее четкая марксистско-ленинская линия». Ведь, как показал китайский и мировой опыт, «классы в социалистических странах существуют, несомненно, происходит и классовая борьба». Следовательно, возможна и реставрация, такая же, как после побед буржуазных революций в Англии и Франции, когда эти революции «неоднократно обращались вспять»¹²⁰.

Участники рабочего совещания и члены пленума полностью поддержали своего Учителя. Горячо аплодировал ему и Дэн. Но был ли он искренен, кто знает? Сам Мао не был теперь уверен в его прямодушии. А это было опасно. Так что вволю наигравшемуся в донкихотство генсеку следовало снова завоевывать доверие «великого кормчего».

И тут Дэну представился шанс. Разуверившийся в его способностях заниматься экономическими проблемами Председатель решил вновь бросить его на борьбу с советским ревизионизмом, ведь на этом фронте Дэн до сих пор проявлял себя хорошо. Допустивший ряд «ошибок» в вопросе о подряде, он во внешнеполитической области действительно выделялся из всех маоистских «ястребов» — своей исключительной напористостью и умением остроумно и жестко полемизировать с советскими коммунистами. Поэтому, несмотря на глубокое недовольство его отношением к кошкам, Мао вновь доверил ему передовой фронт борьбы с внешним врагом.