Дэн Сяопин - читать онлайн книгу. Автор: Александр Панцов cтр.№ 102

Между тем приближалось время созыва очередного X съезда Компартии Китая, который Мао решил провести с 24 по 28 августа 1973 года. На съезде, понятно, планировалось сформировать новый состав руководящих органов партии, а потому и для Чжоу с Дэном, и для леваков он имел важнейшее значение. Разумеется, в патерналистском обществе, каким был Китай, персональный состав ЦК, Политбюро и Постоянного комитета Политбюро в конечной инстанции определялся одним человеком — Мао Цзэдуном. Так что внутрипартийная борьба за влияние на Председателя достигла критической точки.

В мае группа Цзян Цин смогла одержать серьезную победу. Им удалось добиться согласия «великого кормчего» на участие в работе Политбюро молодого, 38-летнего, радикала Ван Хунвэня, бывшего «начальника генштаба» шанхайских цзаофаней, а также еще одного левака, шестидесятилетнего мэра Пекина У Дэ, пользовавшегося расположением Мао.

Вместе с ними такое право получил и некто Хуа Гофэн, бывший секретарь парткома родного уезда «великого кормчего», создавший в деревне вождя величественный мемориал. Он был относительно молод: в феврале 1973-го ему исполнилось 52 года. Настоящие фамилия и имя этого человека, выходца из семьи шаньсийского рабочего-кожевенника, были Су Чжу (Су Слиток), но в 1938 году, вступив в антияпонский партизанский отряд, он изменил их на Хуа Гофэн, что означает «Китайский авангард [сопротивления Японии и спасения Родины]». В том же году он присоединился к китайской компартии, в рядах которой постепенно стал делать карьеру. В самом начале «культурной революции» Мао выдвинул его на пост первого секретаря провинциального комитета компартии Хунани, а потом назначил исполняющим обязанности председателя хунаньского ревкома. В 1969 году на IX съезде он включил его в состав ЦК, в 1971-м перевел на работу в Госсовет, а в марте 1972 года назначил министром общественной безопасности⁹. Но ни сам Мао, ни Дэн, разумеется, и представить себе не могли, что именно этому высокому и дородному, но скромному на вид человеку с мягкими манерами и застенчивой улыбкой суждено будет в недалеком будущем сыграть важную роль в жизни Дэна. Не догадывался об этом, естественно, и Хуа Гофэн.

Между тем борьба группы Цзян Цин против Чжоу развивалась. В середине лета 1973 года левакам опять повезло. Пребывавший из-за своей болезни в дурном настроении Председатель в конце июня — начале июля высказал ряд критических замечаний, в том числе в беседе с Ван Хунвэнем и Чжан Чуньцяо, в адрес Чжоу за его якобы «недостаточную твердость» в отношениях с американцами. «Большие дела [Чжоу со мной] не обсуждает, а малые ежедневно притаскивает. Если ситуация не изменится, неизбежно возникнет ревизионизм», — проворчал он¹⁰. И даже потребовал от Чжан Чуньцяо, который в то время по его поручению готовил проект политического отчета ЦК X съезду, включить в текст отчета критику Чжоу¹¹. Во время беседы с Ваном и Чжаном Мао вспомнил и о Линь Бяо, который к тому времени, как выяснилось, не только «плел нити заговора», но и в свободное время увлекался конфуцианством. Дело в том, что после раскрытия «заговора» бывшего министра обороны в его доме нашли целую картотеку с изречениями Конфуция. Мао сравнил Линя с гоминьдановцами, которые, как и его бывший маршал, чтили этого древнего философа¹². Ван и Чжан ушли от Мао совершенно довольные. И вскоре после этого вместе с Цзян Цин начали новую пропагандистскую кампанию: против Конфуция, которую подверстали к старой, направленной против Линь Бяо, обрушив критику на ничего не подозревавшего премьера.

Дело в том, что величайший философ Китая жил в конце правления древней династии Чжоу (родился он в 551 году до н. э., а умер в 479-м), когда династия уже утратила власть, традиционные общинные отношения стремительно разрушались, а культ предков многими подвергался сомнению. Гуманист Конфуций выступил тогда в защиту уходившего строя, который Цзян Цин и ее единомышленники, понятно, считали «реакционным». В данном случае левакам просто повезло, что название династии совпадало с фамильным иероглифом премьера. Ведь они могли теперь на законном основании безостановочно использовать это название в ходе кампании в отрицательном контексте, с тем чтобы вызвать в народных массах негативную реакцию к самому Чжоу Эньлаю: для большинства китайцев 1970-х годов иероглиф «чжоу» в газетах и журналах означал в первую очередь главу Госсовета.

В августе, однако, Цзян Цин и ее соратников ждало сильное разочарование. Настроение Мао изменилось, и он именно премьеру поручил выступить с отчетным докладом на X съезде. Так что группа Чжоу сохранила большое влияние. В то же время Ван Хунвэнь сделал доклад о дополнениях и изменениях в уставе партии, после чего был избран одним из заместителей Председателя: наряду с Чжоу, Кан Шэном, Е Цзяньином и начальником Главного политуправления Народно-освободительной армии Китая генералом Ли Дэшэном. В главном выборном органе — Политбюро — силы обеих фракций распределились примерно поровну. Среди же членов Постоянного комитета (в нем на этот раз насчитывалось девять человек) большинство было на стороне Чжоу¹³. Правда, это ничего не значило: главные решения по-прежнему принимал один человек.

Дэн участвовал в заседаниях съезда, и его даже по велению Мао избрали членом Центрального комитета¹⁴. Но в Политбюро официально пока не ввели (в отличие, например, от Ван Хунвэня и Хуа Гофэна). Один из главных членов чжоуской фракции, маршал Е Цзяньин, попросил тогда Мао назначить Дэна по совместительству и на какой-нибудь ключевой пост в армии, но «великий кормчий» не согласился. «Надо подумать», — сказал он¹⁵. Он все еще присматривался к Дэну, испытывая его на прочность.

Решающий тест он устроил ему в конце ноября — начале декабря 1973 года, когда вновь и с еще большей силой обрушился на Чжоу. Дело было так. Вечером 10 ноября в Пекин на три с половиной дня с официальным визитом прибыл Генри Киссинджер, только что назначенный государственным секретарем США. Принимали его Чжоу и Е Цзяньин. Мао тоже встретился с ним один раз (12 ноября), но в основном следил за переговорами по стенограммам. И вот, когда уже переговоры закончились, он вдруг заподозрил премьера в том, что тот что-то скрыл от него, какие-то детали бесед с представителем США. Это обвинение было надуманным, так как в то время, когда Чжоу пришел к Мао с докладом (по другим данным, попытался до него дозвониться), плохо себя чувствовавший Председатель уже спал, и его любовница и секретарь Чжан Юйфэн не захотела его будить. Проснувшись, Мао был очень недоволен и тут же заподозрил премьера в «кознях». Тем более что, просматривая чуть позже стенограммы, он вновь обратил внимание на то, что Чжоу не был достаточно тверд в общении с империалистами.

Дело в том, что Киссинджер всячески пытался склонить Пекин к военному союзу против Москвы, а Чжоу действительно не вполне решительно отстаивал независимый курс КНР¹⁶. В данном случае премьер проявлял излишнюю дипломатичность и вместо того, чтобы осадить чересчур напористого госсекретаря, давал тому понять, что его предложение может быть принято, но при условии, что «никто не почувствует, что мы союзники»¹⁷. Через своих ближайших сотрудниц, внучатую двоюродную племянницу Ван Хайжун и заведующую отделом МИДа Нэнси Тан (Тан Вэньшэн), служивших посредницами между ним и членами руководства, Мао тут же передал членам Политбюро, что, с его точки зрения, Чжоу пошел на военное сотрудничество с США, согласившись на то, что американцы прикроют КНР «ядерным зонтиком». Ничего такого, конечно, Чжоу не делал (он вообще не мог сам принимать решения), но Мао страшно раздражился. «Есть люди, — брюзжал он, — которые хотят дать нам взаймы зонтик, но мы этого не хотим»¹⁸.