Петербургские женщины XVIII века - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 80

Лишить всякую чувствительную женщину решимости отдавать своего ребенка на кормление другой, — я говорю о необходимости разделять с последнею право матери или, скорее, уступать это право, видеть, как ее ребенка любит другая женщина, столько же и даже больше, чем мать, чувствовать, что нежность, которую он сохраняет к своей собственной матери, есть милость, а его нежность к подставной матери есть долг; ибо не к тому ли я обязан питать сыновнюю обязанность, в ком встретил материнские заботы? Чтобы поправить эту беду, внушают детям презрение к своим кормилицам, обращаясь с ними как с настоящими служанками. Когда служба их кончилась, удаляют ребенка или увольняют кормилицу, затем дурным приемом отбивают у ней охоту навещать своего питомца. Через несколько лет он уже не видит и не знает ее. Мать, думающая заменить ее собою и искупить свое невнимание своею жестокостью, ошибается. Вместо того, чтоб из бесчувственного питомца сделать нежного сына, она учит его неблагодарности; она учит его презирать со временем и ту, которая дала ему жизнь, как он презирает вскормившую его своим молоком».

Его проповедь возымела эффект, и вот уже в 1818 году идеальная женщина и идеальная мать Евгения, героиня повести И. С. Георгиевского, возмущена предложением мужа взять кормилицу: «„Мать и наемная женщина, — сказала она мне, — Эраст, я тебя не понимаю“, — сказала, и горячая слеза выкатилась из глаз ее». Однако даже в конце XIX века графу Льву Николаевичу Толстому пришлось убеждать жену, что она должна кормить детей сама.

Нам не известно имя кормилицы цесаревича Александра, но его младшего брата Николая выкормила крестьянка из Красного Села под Петербургом Ефросинья Ершова. Ее жалованье составляло в 800 рублей в год. Ей выдали форму, включавшую в себя «парадный» и «повседневный» варианты. «Парадный» вариант одевался на торжественные мероприятия, тогда кормилице приходилось облачаться в фижмы и корсет. Однако вскоре — при рождении Михаила, последнего сына Павла I, — эта традиция была ликвидирована. «Повседневный» вариант предполагал роскошный русский традиционный сарафан с кокошником. Эта «форма» соблюдалась при Дворе вплоть до 1917 года. Кормила будущего императора Ефросинья около года. О судьбе ребенка, рожденного в 1796 году (т. е. одновременно с Николаем), ничего не известно. У Ефорсиньи родились две дочери — Авдотья, Анна, позже сын Николай, и каждый раз ей жаловали 100 рублей на крестины, провозглашали младенца молочным братом или сестрой Николая и «дарили их деньгами» на именины, Новый год, Пасху и именины их царственного молочного брата.

В. Л. Боровиковский. Портрет торжковской крестьянки Христиньи

В 1844 году Николай I стал крестным отцом родившегося у Анны сына. Анна Ершова, по мужу Горохова, в награду «по случаю соизволения Его Величества о восприятии от имени Его Величества от купели новокрещенного ее сына Алексея» получила очень приличную сумму в 28 рублей 58 копеек.

В русское платье одета и торжковская крестьянка Христинья — кормилица дочери Львовых, изображенная на картине В. Л. Боровиковского.

В работах многих педиатров XVIII века мы встречаемся с советами по искусственному вскармливанию. Врачи рекомендуют осторожно использовать коровье молоко, разводить его перед кормлением, следить за чистотой рожков. Описание вреда от использования рожков имеется в сочинениях С. Г. Зыбелина, Н. М. Максимовича-Амбодика, А. И. Данилевского, а также в специальной работе С. Ели. Последний указывал, что из десяти младенцев, вскармливаемых при помощи рожка, семеро умирают. Богатые люди употребляли иногда вместо коровьего рога рожки, сделанные из смеси серебра и меди. Описывая эти рожки, С. Ели делает заключение, что «богач дает яд своему дитяти в серебряном сосуде». Вместо рожка С. Ели рекомендует сосуд из луженой жести, похожий на маленький кофейник с длинным узким носиком, из которого сосет ребенок.

Прикорм разрешали в основном с пяти-шести месяцев в виде киселя из муки с молоком, жидких каш из разных круп или из белого хлеба.

Но если даже женщина не брала кормилицу и воспитывала детей сама, как сделала это мать Анны Евдокимовны Лабзиной, все равно она, как правило, не отказывалась от услуг няни.

В мемуарах Лабзиной мы читаем: «Я не меньше и почтенную мою няню любила, так как я с ней чаще бывала: потому что управление деревней зависело от одной моей матери, то и занятия ее требовали много времени и отнимали часто ее у меня; но ее заменяла нянька. Своими добрыми примерами и неусыпным смотрением не только что замечала мои дневные действия, даже и сон мой, как я сплю; и на другой день спрашивала меня: „Почему вы сегодня спали беспокойно? Видно, вчерась душа ваша не в порядке была, или вы не исполнили из должностей ваших чего-нибудь? Подумайте, моя милая, и скажите мне; то вместе помолимся и попросим Отца Небесного, чтоб Он спас ото всего того, чтоб могло довести к пагубе!“ И я тотчас ей со слезами во всем признавалась и просила ее скорее за меня вместе со мной молиться и просить Создателя нашего о прощении меня. По окончании молитвы я обнимала ее и говорила, что мне очень теперь весело и легко, а она мне давала наставления остерегаться от всего того, что может совесть мою тягчить, и показывала многие примеры несчастные, которые много на меня действовали. И она умела из меня сделать то, что не было ни одной мысли, которая б не была ей открыта. На многое она давала мне решения, а с некоторыми мыслями отсылала, чтоб я сказала матери моей; и для меня не было тяжело и сие сделать. Сия неоцененная моя благодетельница и своих имела детей, но она не оставляла возложенного на нее долгу воспитывать меня. У детей ее были даны женщины, которые смотрели за ними, и сама моя мать за ними присматривала и держала их возле своей комнаты.

Хаживала я с ней в рощи с работой, и она у меня часто спрашивала: „Удивляетесь ли премудрости Божией и с почтением ли смотрите на все Его творение? Видите, как он любит человека, что все сие сотворено для него: и в пищу, и для удовольствия. Да и сам человек сотворен по образу Его и по подобию; то можно ли же нам жить так, чтоб не стараться во всем Ему быть подобными? И можно ж Его не любить более всего и не благодарить за все те милости, которые Он нам оказывает? А особливо тебе надо благодарить за Его неизреченные к тебе милости, что Он тебе дал такую мать, которая тебя любит и добрыми примерами и наставлениями хочет сделать тебя счастливой. Только повинуйся ей и исполняй ее волю, а я — ее помощница в твоем воспитании и хочу тебе всякого добра. И сколько сил моих есть — с помощью Божию даю тебе наставления, сколько разумею. И слава Богу, что ты меня слушаешь и любишь, а это одна моя награда, которую я от вас ожидаю“».

Разлука тринадцатилетней девочки с няней была очень тяжела для обеих: «Вместо того что положено было ехать поутру, мы поехали в ночь, как все спали, и никто нашего отъезда не видал, кроме моей бедной и горькой няни, которая, прощавшись со мной, была больше мертва, нежели жива, на лице страшная была бледность. Она и плакать не могла, и я видела, что она шаталась и насилу держалась на ногах; глаза были мутные и дикие, и я жестоко боялась самых дурных последствий… Я в это время стянулась и увидела мою бедную няню, лежащую без памяти середь двора. Я закричала: „Пустите меня, Бога ради, последний раз ее обнять! Я самым этим возвращу ей жизнь!“ Свекровь моя подошла со мной к ней, и привели ее в чувство, но она говорить не могла. Я ее поцеловала и сказала: „Береги себя для меня“, — и подкликала пастуха и просила его, чтоб он пошел к дяде и дожидал, как проснется тетка, и сказал бы ей, чтоб она взяла больную к себе и утешила б ее, и сохранила б; это сделают не ей, а мне, и тем докажут мне свою любовь; и чтоб непременно уведомили меня через нарочного, в каком она будет состоянии».