Петербургские женщины XVIII века - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 37

Но подлинным триумфом стал великолепный праздник, состоявшийся 28 апреля 1791 года в только что построенном Таврическом дворце и посвященный взятию турецкой крепости Измаил. Героем праздника стал Григорий Александрович Потемкин.

Один из очевидцев отмечал, что «в день празднества сад весь был еще несравненно более обыкновенного украшен. Все окна оного прикрыты были искусственными пальмовыми и померанцевыми деревьями, коих листья и плоды представлены были из разноцветных лампад. Другие искусственные плоды в подобие дынь, ананасов, винограда и арбузов в приличных местах сада были представлены также из разноцветных лампад. Для услаждения чувств скрытые курильницы издыхали благовония, кои смешивались с запахом цветов померанцевых и жасминных деревьев и испарениями малого водомета, бьющего лавандною водою. Между храмом и листвяною беседкою находилась зеркальная пирамида, украшенная хрусталями, наверху которой блистало имя Императрицыно, подделанное под брильянты, и от которого исходило на все стороны сияние. Близ оной стояли другие, меньше, огромные пирамиды, на которых горели трофеи и вензеловые имена Наследника престола, Его Супруги и обоих Великих Князей, составленные из фиолетовых и зеленых огней».

Гавриил Романович Державин, написавший для праздника стихи для хора «Гром победы раздавайся», оставил такие воспоминания об этом событии: «Сто тысяч лампад внутри дома, карнизы, окна, простенки, все усыпано чистым кристаллом возженного белого благовонного воску. Рубины, изумруды, яхонты, топазы блещут. Разноогненные с живыми цветами и зеленью переплетенные венцы и цепи висят между столпами, тенистые радуги бегают по пространству, зарево — сквозь свет проглядывает, искусство везде подражает природе. Во всем виден вкус и великолепие <…> Как скоро высочайшие посетители соизволили возсесть на приуготовленныя им места, то вдруг загремела голосовая и инструментальная музыка, из трехсот человек состоявшая. Торжественная гармония разлилась по пространству залы. Выступил от алтаря хоровод, из двадцати четырех пар знаменитейших и прекраснейших жен, девиц и юношей составленный. Они одеты были в белое платье столь великолепно и богато, что одних брильянтов на них считалось более, нежели на десять миллионов рублей. Сие младое и избранное общество тем больший возбудило в Россиянах восторг, что государи великие князья Александр и Константин Павловичи удостоили сами быть в оном. Видели Россияне соприсутствующую веселию их любезную матерь отечества, кроткую и мудрую свою обладательницу; видели при ней мужественнаго ея сына и достойную его супругу, украшенных всеми добродетелями; видели младых их чад, великих князей и княжон, радостную и твердую надежду будущего империи блаженства, а притом последних в сообществе, с детьми их. Какою радостию, каким восторгом наполняло сие их чувства и что изображалося на их то удивленных, то улыбающихся лицах, того никакое перо описать не в состоянии; удобно было токмо сие видеть и чувствовать. Сия великолепная кадриль, так сказать, из юных Граций, младых полубогов и героев составленная, открыла бал польским танцем. Громкая музыка его сопровождаема была литаврами и пением…».

И, наконец, сама императрица описала праздник в письме к Ф.-М. Гримму: «Да будет известно моему козлу отпущения, что вчера фельдмаршал князь Потемкин дал нам великолепный праздник, на котором я пробыла от семи часов вечера до двух часов утра… Праздник начался народным угощением, но я застала уже остатки, так как народ в минуту все растащил; почтенная публика долго дожидалась, стоя на дожде, который лил с двенадцати часов, и потому с великою поспешностью бросилась на угощение. Потом, вероятно, те, кому удалось что-нибудь захватить, отправились восвояси, чтоб там насладиться плодами своих трудов. Публика же, приглашенная по билетам во дворец князя, прошла через великолепные сени и первую залу в другую громадную залу, которая по размерам и по красоте постройки уступает, как говорят, только Св. Петру в Риме. В зале два ряда колонн; за колоннами с одной стороны обширный зимний сад, украшенный статуями и вазами, которые кажутся очень маленькими. По этому вы можете судить о размерах. Я набросала вам рисунок залы, а вы постарайтесь себе представить, как все было.

Большая зала в длину имеет, я думаю, сажен 35; она построена из кирпича, но удивительно изящна и величественна. Как только я вошла в залу, князь подвел меня к стульям, я уселась посреди публики, которая была без шапок и не промокла под дождем, и тогда из саду… появились две кадрили, одна розовая, другая голубая; в первой был великий князь Александр, во второй великий князь Константин. Каждая кадриль состояла из двадцати четырех пар: тут была самая красивая петербургская молодежь обоего пола, и все они, и женщины, и мужчины, были с головы до ног залиты брильянтами: тут были все брильянты, какие только нашлись в городе и в предместиях. Различные танцы были превосходно исполнены: я никогда ничего не видала разнообразнее, красивее и блестящее этих танцев, которые продолжались почти три четверти часа. После того князь повел меня и все остальное общество в театр, где была представлена комедия. Когда представление кончилось, мы опять вернулись в большую залу, и начался бал. Посреди бала молодежь наша вздумала вместо контреданса опять повторить свою кадриль, и присутствующие во второй раз буквально пришли в восторг. По окончании танцев я ушла во внутренние комнаты, которые так же великолепны, как и все в этом волшебном замке, и там отдыхала; в двенадцать часов ночи доложили, что ужин готов в театральной зале; обе кадрили ужинали на сцене. Все мужчины, участвовавшие в кадрилях, были одеты испанцами, все дамы гречанками. Остальными столами наполнялся амфитеатр. Зрелище было чудное. После ужина в первой зале был вокальный и инструментальный концерт, после которого я и уехала в два часа утра. Вот как, государь мой, проводят время в Петербурге, несмотря на шум, и войну, и угрозы диктаторов».

Вечер завершился роскошным фейерверком.

Фрейлина Головина рисует нам великую женщину, ни на секунду не утрачивающую своего величия, даже когда она заботится о гостях или подтрунивает над собой: «Трудно описать твердость характера Императрицы в ее заботах о государстве. Она была честолюбива, но в то же время покрыла славой Россию; ее материнская заботливость распространялась на каждого, как бы он незначителен ни был. Трудно представить зрелище более величественное, чем вид Императрицы во время приемов. И нельзя было быть более великодушным, любезным и снисходительным, чем она в своем тесном кругу. Едва появлялась она, исчезала боязнь, заменяясь уважением, полным нежности. Точно все говорили: „Я вижу ее, я счастлив, она наша опора, наша мать“.

Садясь за карты, она бросала взгляд вокруг комнаты, чтобы посмотреть, не нужно ли кому чего-нибудь. Она доводила свое внимание до того, что приказывала опустить штору, если кого беспокоило солнце…

…Двор находился в это время в Таврическом дворце. Чтобы придать разнообразие вечерам, устроили маленький бал из лиц, составлявших общество Эрмитажа. Мы собрались в гостиной. Появилась Государыня и села рядом со мной. Мы разговаривали некоторое время. Дожидались короля, чтобы открыть бал.

— Я думаю, — сказала мне Ее Величество, — что лучше начать танцы. Когда Король придет, он будет менее смущен, застав все в движении, чем это общество, которое сидит и ждет его.