Ричард Львиное Сердце - читать онлайн книгу. Автор: Режин Перну cтр.№ 60

Можно себе представить, как обрадовался бы подобному предложению его отец, никогда не скрывавший грез об имперской короне. Но Ричард не вынес из своего пребывания в Германии почти ничего, кроме воспоминаний об отличиях одной тюрьмы от другой, так что впечатления об этой стране у него, пожалуй, несколько смазались… И к тому же Аквитания и Пуату значили для него много больше, чем Империя, и не могло быть и речи, чтобы он бросил эти края на недобрую волю так откровенно зарившегося на них и столько раз враждовавшего с ним короля Франции. Итак, предложение Ричард не принял, но зато выдвинул другого кандидата. Он сообщил депутации имя своего племянника, Оттона Брауншвейгского, сына его родной сестры Матильды и герцога Саксонского Генриха Льва, умершего двумя годами раньше. Оттон отчасти воспитывался и при Аквитанском дворе, и Ричард видел в нем своего возможного наследника: разве не был он возведен в достоинство графа Пуатуанского и герцога Аквитанского? Юноша оказался сговорчивым. Сложив с себя оба титула, он на следующий год, 10 июля 1198 года, появился в Ахене. Радушно принятый баронами Империи, он женился на Марии, дочери графа Лотарингского, и спустя два дня был увенчан имперской короной. Для Филиппа Августа произошедшее за Рейном явилось тяжелым ударом. Теперь уже не только с запада, но и с востока Плантагенеты теснили Французское королевство. С этим долго не удавалось ничего поделать, и лишь шестнадцатью годами позже, на поле сражения при Бувине, произошла своего рода развязка.

Ричард тем временем продолжал свои подвиги. Ему не раз приходилось встречаться с заклятым врагом. Одна встреча, кстати, состоялась у подножия крепости Водрёй, которую Филипп Август, прежде чем оставить, велел разрушить. Однако Ричард был предусмотрительнее и, навязав бой, заставил соперника отойти. Английский хронист, подводя итоги кампании, писал: «Французский король за всю эту войну не сделал ничего памятного». Последовавший мир казался какой-то насмешкой, поскольку оба короля стремились как можно раньше возобновить вражду. Ричарда не могло отвлечь даже известие о волнениях в Лондоне, к которым подстрекал Уильям Фиц-Озберт, прозванный Длинная Борода. Этот смутьян какое-то время возбуждал своими разглагольствованиями народ, но затем был схвачен и казнен по приказу Губерта Готье.

Вражда, возобновившаяся в 1197 году, несмотря на голод, вот уже седьмой год жестоко терзавший население, доказала как никогда прежде неоспоримое превосходство короля Англии на поле боя. Его войска выступили из захваченного им 15 апреля в Нормандии Сен-Валери. Вскоре был пленен родственник Филиппа Августа, Филипп де Дрё, епископ Бовейский. Его захватили во время наступления на замок Милли 19 мая и, несмотря на протесты, доставили в Руан и подвергли заточению. Похоже, что за епископа хлопотала сама Алиенора. Филиппа взяли, можно сказать, с поличным, то есть с оружием в руках, и всякие негодующие ссылки на духовный сан не могли приниматься во внимание. Пока его доставляли в Руан, он умудрился вбежать во врата одной церкви, что давало ему будто бы законное право убежища. Но Ричард не захотел считаться с этим. Вот как отозвался он о почтенном прелате, когда духовные лица и близкие епископа стали ходатайствовать о его освобождении:

«Будьте судьями между мною и вашим владыкой. Я бы забыл все, что он мог сделать или задумать против меня дурного, кроме одного: когда я возвращался с Востока и был задержан императором Священной империи, со мною обращались с определенным уважением и оказывали подобающие почести, пока как-то вечером не появился этот человек; а с какой целью он явился и что замыслил той ночью у императора, я почувствовал на себе уже на следующее утро. В самом деле, рука императора тогда тяжело легла на меня, и я вскоре оказался отягощенным цепями как вьючная лошадь или осел под поклажей. Судите посему, на какого рода заточение у меня может надеяться ваш господин, сыгравший такую роль подле того, кто меня задержал».

Епископ Бове обратился к папе, но понтифик должен был принять во внимание, что король Англии пленил епископа «не на проповеди, но в бою». Как писал Вильгельм Нойбургский, он «сменил пастырский посох на копье и митру на шлем, стихарь на кольчугу, епитрахиль на щит, меч духовный на меч из железа». И в самом деле, Филипп де Дрё так и не вышел на свободу при жизни Ричарда.

В том же 1197 году король Англии блеснул дипломатическим искусством, заключив выгодный союз с графом Фландрским. В депутацию был включен Гийом ле Марешаль, который, среди прочего, отличился по ходу осады замка Милли, где он, спеша на выручку боевому товарищу, взбежал по приставной лестнице на стену крепости. «Сир Марешаль, — напустился на него король, — не подобает мужу вашего сана и с вашей славой рисковать, совершая подобные подвиги! Предоставьте это юным рыцарям, которым необходимо еще обрести достойное имя!» В самом деле, в свои пятьдесят три года Марешалю приличнее было трудиться на дипломатическом поприще, и как раз дипломатическое задание доверил ему теперь король, отправив к графу Бодуэну вместе с иными рыцарями, в число которых входили Пьер де Прео, Ален Басе и родной племянник Гийома, Жан ле Марешаль. То ли недовольный отношением к себе Филиппа Августа, то ли почуявший перемену ветра, граф Бодуэн решился выйти из вассальной зависимости от короля Франции и принести оммаж королю Англии.

Гийому Марешалю и на следующий год пришлось исполнить подобную же роль посла. На этот раз ему довелось вести переговоры с лицом весьма почтенным: Гуго д'Авалон, епископ Линкольнский, еще при жизни прослыл великим святым, а по кончине был погребен в алтаре. Гуго отказывался перечислять подать в размере трети доходов своего архиепископства на счет короля Англии. Он доказывал, что Линкольнская кафедра не обязана оказывать феодальную помощь, кроме тех случаев, когда война происходит в самой Англии. Направившись в Нормандию ради переговоров с королем, Гуго Линкольнский принял в Руане Гийома Марешаля и Бодуэна Бетюнского (сестра которого вышла замуж за Бодуэна Фландрского). Прибывшие настоятельно просили его не встречаться ни с королем, ни с королевским двором прежде, чем королю не будет направлено некое примирительное послание. Лучше святого епископа они представляли себе, что может стрястись из-за вспыльчивости Ричарда, и понимали, что разрыв между королем и прелатом обернулся бы ужасным бедствием. Послы преуспели в этом и вернулись к королю с обетом епископа и его заверением о желании кончить спор миром.

Королю Франции любые новые осложнения не сулили ничего доброго. У него и без того хватало неприятностей из-за супруги, Исамбур Датской, которая не соглашалась на развод, навязываемый ей супругом. Новый, только недавно избранный папа Иннокентий III взял это дело в свои руки, несмотря на то, что больше всего ему хотелось заставить обоих государей забыть о своих ссорах и вспомнить дорогу в Святую землю. Папа направил во Францию легата Петра Капуанского с поручением предложить перемирие и таким образом разрешить создавшееся положение. Легат оказался то ли не столь осторожным, то ли менее искушенным, чем святой епископ Линкольнский, и вздумал начать беседу с королем Англии с упоминания о Филиппе де Дрё. Это он сделал, конечно, зря. Король как будто того и ждал: «Подите вон, наставник льстивый, предатель, обманщик и христопродавец! И не вздумайте мне впредь переходить дорогу!»