Павел I - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Песков cтр.№ 119

9 мая. Петербург. «В придворной церкви совершено миропомазание принцессы Луизы Августы Баден-Дурлах, нареченной великою княжною Елисаветою Алексеевною <…>.

10 мая. Петербург. Обручение Елисаветы Алексеевны с великим князем Александром Павловичем» (Храповицкий. С. 287). – «Передавали даже шепотом друг другу, будто бы у императрицы не раз вырывалось в самом коротком ее кружке об Александре Павловиче: – Сперва его обвенчаю, а потом увенчаю» (Янькова. С. 293). – Говорят, что Екатерина в 1794-м году прямо объявила в своем императорском Совете, состоявшем из нескольких избранных вельмож (Зубов, Безбородко, Мусин-Пушкин и проч.), что намерена устранить сына своего Павла от престола. Говорят также, что Совет склонился было к ея намерению, но что кто-то между избранных – то ли Безбородко, то ли Мусин-Пушкин – заметил, что, несмотря на справедливость намерения, оно может дать повод к народной ферментации, ибо слишком давно все привыкли почитать в Павле законного наследника. Екатерина, видя отсутствие единогласия, отложила дело до другого времени. Но «напрасно некоторые, может быть, думали, что противодействие, встреченное Екатериной в Совете, остановило ее в дальнейшем преследовании намеченной цели. – На этом свете, – писала однажды императрица, – препятствия созданы для того, чтобы достойные люди их отстраняли и тем умножали свою славу; вот назначение препятствий» (Шильдер. Изд. 1996. С. 241–242).

13 (24) июня. Париж. Новая конституция Франции: «Целью общества является общее счастье. Правительство установлено, чтобы обеспечить человеку пользование его естественными и неотъемлемыми правами. Эти права суть: равенство, свобода, безопасность, собственность» (Документы революции. С. 216). «Равенство – это чудовище, которое хочет стать королем» (Екатерина – Храповицкому. С. 282).

6 (17) сентября. Париж. Декрет о подозрительных: «Немедленно по опубликовании настоящего декрета все подозрительные лица, находящиеся на территории Республики и пользующиеся еще свободой, должны быть арестованы». Уточнение о подозрительных, от 10 октября: «Подозрительными являются: <…> те, кто во время собраний народа охлаждают его порыв <…>, готовы с мнимопечальным видом распространять плохие известия <…>, сожалеют об участи жадных фермеров и торговцев, коих закон вынужден преследовать <…>; кто не принимал активного участия в событиях революции <…>, с равнодушием принял издание республиканской конституции <…>, кто, ничего не сделав против свободы, равным образом ничего и не сделал в ее пользу» (Документы революции. С. 265–267).

28 сентября. Петербург. Бракосочетание великого князя Александра Павловича и великой княгини Елисаветы Алексеевны. – Отец отказывался приезжать из Гатчины в Петербург для участия в торжествах, но его уговорили, и он приехал: «Был глубоко растроган, что удивило всех» (Головина. С. 82). «С конца 1793 года шла речь о лишении престолонаследия великого князя Павла Петровича <…>. Главная трудность состояла в том, чтобы приготовить к катастрофе великого князя Александра. Я один мог иметь на него желаемое влияние, и потому необходимо было или заручиться мною, или удалить меня. Екатерина, зная доверие и любовь ко мне своего внука, желала меня испытать. Она неожиданно потребовала меня к себе 18-го октября 1793 года <…>. Разговор мой с императрицею продолжался два часа; говорили о разных разностях и от времени до времени, как бы мимоходом, государыня касалась будущности России и не упустила ничего, чтобы дать мне понять, не высказывая прямо, настоящую цель свидания. Догадавшись, в чем дело, я употребил все усилия, чтобы воспрепятствовать государыне открыть мне задуманный план и вместе с тем отклонить от нее всякое подозрение в том, что я проник в ее тайну. К счастью, мне удалось и то и другое. Но два часа, проведенные в этой нравственной пытке, принадлежат к числу самых тяжелых в моей жизни, и воспоминание о них отравляло все остальное пребывание мое в России» (Из воспоминаний Ф. Ц. Лагарпа, наставника Александра Павловича // Сухомлинов. С. 51–53).

5 (16) октября. Париж. Мария Антуанетта обезглавлена на гильотине. – «Национальный конвент декретирует: <…> Революционные законы должны исполняться быстро <…>. Нарушение сроков карается как преступление против свободы». – С марта 1793 по август 1794 общее число преступников против свободы составило 35–40 тыс. человек: из них казнены по приговорам парижского революционного трибунала и чрезвычайных судов в департаментах около 17 тыс. человек; расстреляны без суда и следствия в районах восстаний (Вандея, Лион, Тулон и др.) 10–12 тыс. человек; умерли в тюрьмах около 8—13 тыс. человек» (Документы революции. С. 237, 238, 277; подсчеты Д. Грира).

31 октября (10 ноября). Париж. «Национальный конвент по просьбе граждан Парижа декретирует: Собор Парижской Богоматери будет отныне Храмом Разума» (Документы революции. С. 428).

23 ноября. Петербург. «Великий князь отец возвратился в Петербург; я был у него на службе в Гатчине и вернулся вместе со свитой. <…> Невозможно смотреть без сожаления и ужаса на его деяния; он словно нарочно ищет способы распространить к себе ненависть и отвращение; он цепляется ко всем и наказывает правых и виноватых. У него 4 морских баталиона (1600 человек), 3 кавалерийских эскадрона, с этой командой он желает повторить собой покойного Фридриха прусского. Каждую среду у него маневры, каждый день он лично проводит вахт-парад и присутствует при экзекуциях. Ничтожные упущения по службе, малейшее опоздание или противоречие влекут за собой его гнев. Он делает выговоры каждому и всем» (Ростопчин. С. 83, 67, 70, 71, 76). – «Скажите, мой добрый Плещеев, что такое происходит? Я вижу только печальные лица. Нелидова имеет скорбный вид и в дурном настроении духа; супруг мой также сумрачен и таким он является даже по отношению ко мне. Я замечаю, что есть нечто, что волнует его внутренно. Он часто спорит с Нелидовой» (Из письма Марии Федоровны – С. И. Плещееву, начало 1793 // Шумигорский 1793. С. 39). – «Вы правы, Катя, когда ворчите на меня за мои строгости. Все это правда, но правда и то, что, попустительствуя, можно повторить путь Людовика XVI: он был снисходителен, и в конце концов его самого низвели» (Павел – Нелидовой // Шумигорский 1898. С. 39).

«Государь вовсе не был тем сумрачным и подозрительным тираном, каким его умышленно представляют. Напротив того, природные его качества были откровенность, благородство чувств, необыкновенная доброта, любезность и весьма острый и меткий ум. Когда он был в хорошем расположении духа, нельзя было найти более приятного и блестящего собеседника; никто в этом отношении не мог сравниться с ним <…>. Павел любил шутить, понимал шутку и не сердился, когда сам иногда делался предметом невинной забавы. – Как же, – спросил я князя Лопухина, – согласить то, что вы говорите о доброте и добродушии императора Павла, с другими сведениями, коими, однако, пренебрегать нельзя? – На это он ответил мне, что, действительно, государь был чрезвычайно раздражителен и не мог иногда сдерживать себя, но что эта раздражительность происходила не от природного его характера, а была последствием одной попытки отравить его. Князь Лопухин уверял меня с некоторою торжественностью, что этот факт известен ему из самого достоверного источника. (Из последующих же моих разговоров с ним я понял, что это сообщено было самим императором Павлом княгине Гагариной <в девичестве Анне Петровне Лопухиной>). – Когда Павел был еще великим князем, он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам, доктор, который состоял при нем, угадал, что великому князю дали какого-то яду, и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным обстоятельством. Князь Лопухин был несколько раз свидетелем подобных явлений: император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков была не всегда одинакова. Когда он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближенных какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева» (П. П. Лопухин. С. 531–532). – Петр Первый тоже страдал от детской травмы и дергался тиком при виде непослушных подданных: во время стрелецких бунтов его тоже хотели убить, и он видел это собственными глазами. А еще Петр Первый тоже любил мириться с обиженными им подданными…