Жизнь графа Дмитрия Милютина - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Петелин cтр.№ 54

Но бомбардировки не было, английский флот, опасаясь неприступности береговых крепостей, ушел и встал неподалеку в ожидании указаний свыше.

Анна Тютчева все больше и больше разочаровывалась в политике нового императора, ей казалось, что в этой политике было что-то двуличное, на официальных собраниях император всегда превозносит политику Николая Первого, клянется продолжать ее, а в интимных беседах не стесняются говорить, что наша политика в прошлом была неправильной в самой основе, так как больше защищала интересы Западной Европы, а интересы славянского и православного мира, с которыми Россия солидарна, совершенно не принимались во внимание или же ставились на задний план и приносились в жертву интересам Европы. Так, недавно император просил Анну Федоровну прочитать письмо князя Горчакова из Вены, в котором он просил императора согласиться на четыре пункта уступок западному миру, а потом дал ей письмо Антонины Блудовой, в котором она с негодованием отвергает эти четыре пункта, дескать, это гибель России.

Император, выслушав эти письма, сказал:

– Антонина всегда преувеличивает. Никто никогда и не предполагал осуществить эти четыре пункта. Но важно было выиграть время, занять Европу, а главное – дать Австрии возможность выпутаться из англо-французского союза. Что бы вы стали делать, если бы Австрия присоединилась к ним против нас. Мы не имеем никакой возможности защищать нашу западную границу.

Анна Федоровна, как и многие придворные, думали, что император уберет из правительства Клейнмихеля и Долгорукова, которые принесли столько зла России и вина которых была ему еще хорошо известна еще в то время, когда он был наследником и когда правда легче доходила до него. А вот уж сколько времени прошло, а эти министры все еще сидят на своих местах.

«Сегодня вечером, – записала в дневнике Анна Тютчева 28 августа 1855 года, – войдя к императрице во время чая, я была поражена с первой же минуты тем, до какой степени император и императрица имели расстроенный вид. Сердце мое упало, я поняла и спросила, вся дрожа: «Есть известия?» – «Да, есть», – сказала императрица и быстро отвернулась. Государь взял со стола бюллетень и сказал:

– Вот! После героической защиты Севастополь пришлось эвакуировать, но он не сдался. После того как было отбито шесть атак, был взят Малахов курган. С этого момента гарнизон не мог выдержать адского огня, осыпавшего его со всех сторон, и вынужден был уйти на северную сторону, оставив врагам только груду окровавленных развалин.

При чтении этих строк я испытала то же чувство, как при получении известия о смерти императора Николая Павловича: чувство подавленности перед страшными и неисповедимыми решениями Провидения, этого таинственного вершителя судеб нашего слабого и грешного человечества».

И еще одна очень важная запись из дневника Анны Тютчевой: «Мой отец только что приехал из деревни, ничего не подозревая о падении Севастополя. Зная его страстные патриотические чувства, я очень опасалась первого взрыва его горя, и для меня было большим облегчением увидеть его нераздраженным; из глаз его только тихо катились крупные слезы; он был глубоко тронут, когда я ему рассказала, как на второй день после получения страшного известия о постигшем нас ударе государь и государыня захотели показаться народу, чтобы поднять в нем бодрость духа… Все эти подробности я рассказала отцу. Он был ими очень тронут, и это его немного успокоило…»

Анна Тютчева сопровождала императрицу и ее четверых сыновей в Оружейную палату, встречать их и рассказывать должен был Михаил Погодин, но он все время молчал. Когда Анна Федоровна его спросила, почему он так молчалив, он ответил, что он возмущен царским равнодушием к падению Севастополя. «Удивительна эта оппозиция!» – подумала Анна Тютчева.

1 сентября Дмитрий Милютин прибыл в Москву, сопровождая царскую семью из Петербурга. Военный министр князь Долгоруков был в свите императора, а вместе с министром последовал и его главный помощник, без которого последнее время почти ничего не делалось в Военном министерстве.

2 сентября императорская семья была занята обычными придворными делами: прием депутаций, шествие по соборам, встречи, знакомства, а Милютин, как обычно, вчитывался в только что поступившие документы, сводки, письма… Всю дорогу из Петербурга в Москву Милютин и Долгоруков обсуждали печальную сдачу Севастополя, нерешительность князя Горчакова в битве 4 августа у Черной речки, когда погибли генерал Реад и барон Вревский, сраженный рядом с князем Горчаковым.

А за два дня перед этой битвой князь Горчаков и барон Вревский ездили навестить генерала Тотлебена, изложили ему план предстоящей битвы, и он был против того, чтобы наступать со стороны Черной речки на Федюхины горы, – лучше наступать с Корабельной стороны.

– Помните, Дмитрий Алексеевич, Горчаков прислал нам письмо, в котором снимал с себя всякие вины, если дело примет дурной оборот, он делает все возможное, но с самого его приезда в Крым задача была слишком трудная.

– А все дело в том, Василий Андреевич, что он знал мнение государя о том, что нужно начать активные действия, как только подойдет подкрепление из трех дивизий, три дивизии подошли, и государь прямо писал, что пора нанести неприятелю решительный удар или в поле, или в траншеях.

– Государь-то прямо говорил в своих письмах, что необходимо предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне, которая оказывает серьезное нравственное влияние на состояние гарнизона в Севастополе… Вот потому-то и собрал военный совет князь Горчаков, на котором высказались самые разные точки зрения, из них он избрал наихудшую…

– Да, Горчаков бесцельно бросил шестьдесят тысяч своих войск, перешли Черную речку и устремились на Федюнинские высоты, а там укрепились французские и сардинские войска. Горячий бой не дал никаких результатов, восемь тысяч погибших и раненых… Горчаков обвиняет генерала Реада в том, что он дал неверное направление колонн, а на самом деле князь Горчаков виноват, его нерешительность, оправдания раньше времени за поражение, которое он как бы предвидел…

– Но государь тут же ему ответил, что неудача на Черной речке не меняет его отношения к обороне Севастополя, даже и падение Севастополя он не будет считать поражением, а только началом новой, настоящей кампании. Так что, Дмитрий Алексеевич, смотрите документы для новой войны. Севастополь потерять горько, но как блистательно Горчаков вывел войска с южной стороны и безболезненно перевел их на северную сторону Севастополя, ночью, незаметно для противника, не потеряв ни одного человека…

– Удивительно другое, Василий Андреевич: сильные колонны союзников в сто двадцать тысяч солдат и офицеров ринулись после разрушительных трехдневных бомбардировок на наши бастионы, погибло десять тысяч атакующих, двенадцать генералов, а получили разрушенные дома, политые кровью наши бастионы… Дорогая цена этой победы, уж не пиррова ли эта победа…

С приходом нового императора Дмитрий Алексеевич надеялся, что князя Долгорукова переведут на какую-нибудь другую хорошую должность, ведь он мало или совсем не разбирался в военном деле, но Александр Второй еще не торопился с переменами в кадрах, все министры Николая Первого оставались на своих местах, чуточку стали осторожнее в своих злокозненных операциях, но воровство и грабежи в армии продолжались…