Жизнь графа Дмитрия Милютина - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Петелин cтр.№ 118

Достоевский предлагает: во-первых, распространить в народе грамотность; во-вторых, уничтожить сословные перегородки; в-третьих, измениться и самим, образованным людям, не махать кулаками и не употреблять для наживы и своекорыстия «французскую вежливость».

Русский народ за много веков своего развития удержал общественный быт и артель, он ироничен, сохранил способность к резкому самоосуждению, он хранит свой быт, «потому что все другое, рекомендованное ему со стороны, он нашел худшим… «Но узкая национальность не в духе русском, – завершает свои рассуждения Достоевский. – Народ наш с беспощадной силой выставляет на вид свои недостатки и пред целым светом готов толковать о своих язвах, беспощадно бичевать самого себя; иногда даже он несправедлив к самому себе, – во имя негодующей любви к правде, истине… С какой, например, силой эта способность осуждения, самобичевания проявилась в Гоголе, Щедрине и всей этой отрицательной литературе, которая гораздо живучее, жизненнее, чем положительнейшая литература времен очаковских и покоренья Крыма…»

Итак, князь Мещерский, размышляя о реформах Александра Второго и министрах, которые занимались реформами, пришел к выводу, что многие ключевые фигуры либерального направления, такие как Валуев, Шувалов, Альбединский, просто не знали русской жизни, не знали простого русского мужика, почти все время проводили в своих департаментах, отсюда все конфликты и противоречия русской жизни; Федор Достоевский, познав все горе и муки своей и простого русского человека, написал, когда реформы лишь начались, что трагедия России в том, что верхние слои совершенно оторвались от народной жизни, утратили ее нравственные ориентиры и чаще всего действовали невпопад, вопреки национальным интересам.

Особенно резко Достоевский характеризует образованное общество Петербурга: «Для огромного большинства русского народа Петербург имеет значение лишь тем, что в нем его царь живет. Между тем, и это мы знаем, петербургская интеллигенция наша, от поколения к поколению, все менее и менее начинает понимать Россию, именно потому, что, замкнувшись от нее в своем чухонском болоте, все более и более изменяет свой взгляд на нее, который у них сузился, наконец, до размеров микроскопических, до размеров какого-нибудь Карлсруэ. Но выгляните из Петербурга, и вам предстанет море-океан земли Русской, море необъятное и глубочайшее. И вот сын петербургских отцов самым спокойным образом отрицает море народа русского и принимает его за нечто косное и бессознательное, в духовном отношении ничтожное и в высшей степени ретроградное… О, если бы знали, как это неверно, и уж сколько сознания накопилось в народе русском, например, хотя бы только в теперешнее царствование!..» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1881).

За последние годы все тревожнее доносились вести с Запада. Сначала вроде бы ничего существенного, в Германии в открытую заговорили о воссоединении всех немецких государств в единую страну, со своей конституцией и своими выборными законодательными собраниями во главе с императором. Предполагали, что процесс продлится не одно десятилетие, ведь в Германский союз, созданный после Венского конгресса 1814–1815 годов, входили все германские государства не только северогерманские, но и южногерманские государства, и так шли десятилетия, а единства не было. А теперь все чаще стали раздаваться возгласы о единстве Германии, чтобы противостоять сильным европейским государствам. Особенно активны немцы стали с приходом Бисмарка в руководство прусским государством, все чаще стали собираться общегерманские конференции и приниматься общие решения. Александр Второй и русские министры чаще всего приветствовали усиление Пруссии, ведь во главе Пруссии родной дядя русского императора. Но больше всего это усиление Пруссии волновало Дмитрия Милютина, он прекрасно помнил Семилетнюю войну, как с малыми силами Фридрих Второй смог не только устоять против России и других европейских армий, но в итоге и победить… Сначала заговорили о равноправии Пруссии и Австрии, Пруссия в союзе с Австрией в начале января 1864 года, вскоре после смерти датского короля Фридриха Седьмого и вступления на датский престол принца Глюксбургского под именем Христиана IX, предъявили Дании ультиматум даже не пытаться включить в Данию герцогства Шлезвига и Гольштейна и отмены новой конституции. Первые же столкновения австро-прусских войск с датскими на реке Шлее 6 и 7 февраля 1864 года убедили датчан просить о мире. В августе 1864 года был подписан мирный договор, по которому Шлезвиг, Гольштейн и Лауенбург отошли к австро-прусским владениям: Гольштейн попал во владение Австрии, а Шлезвиг – к Пруссии.

А что происходило в Италии? Алчная Австрия по-прежнему пыталась остаться в Италии… Не менее алчная Франция тоже играла на этой итальянской бирже, пытаясь выиграть в этой битве как можно больше, торгуясь с Австрией, Пруссией, Англией и Россией. А главное – Бисмарк, он полностью владеет европейской внешней политикой, заключает союзы, потом отвергает их, заключает новые… Милютин с удивлением узнал, что после Датской войны Бисмарк предложил создать отдельное Шлезвиг-Гольштейнское государство, заключил с ним оборонительно-наступательный союз, но подчинив его армию Пруссии, а флот вошел в состав прусского флота. И что осталось датскому королю? Да ничего и не осталось – только с удивлением смотреть, как ловко распоряжается Бисмарк европейскими делами. И уж совершенно поражен был военный министр России при виде того, как Пруссия Бисмарка развязала войну с Австрией, с которой только что в союзе раздавила слабые датские укрепления при селении Дюппель и на острове Альзен в апреле и июне 1864 года.

Листая ежедневно документы, письма доверенных людей, донесения послов и других дипломатов, Дмитрий Милютин чувствовал, какая грозная сила собирается на западных границах России. Часто приходилось беседовать и с Александром Вторым, и с князем Горчаковым, который встречался в эти дни и с Бисмарком, и с Наполеоном Третьим, вел переговоры и с австрийскими лидерами, знал весь круг вопросов, которым ловко и хитро руководил Бисмарк, знавший только одну страсть – сделать Германию единой и могучей, и ничто для достижения этой цели ему не должно помешать.

Александр Второй был доволен, что Германия, родственная и дружественная, становится единой, столько родственников по всем германским княжествам и герцогствам, столько германских принцесс за русскими великими князьями и столько русских великих княгинь замужем за немецкими князьями. Но самые дальновидные политики, как Дмитрий Милютин, видели только угрозу развитию мирных преобразовательных реформ, ведь русская армия только начинает перестраиваться… А будет ли она сильной? Кто знает…

А Бисмарк затеял новую интригу, на этот раз против Австрии, с которой совсем недавно был в самых дружеских отношениях. На этот раз не поделили огромный пирог, доставшийся им в ходе Датской войны: Шлезвиг, Гольштейн и Лауенбург. Вроде бы разделили, но Пруссия оказалась недовольной той частью, которая ей досталась. И начались интриги, поездки Бисмарка то к одному, то к другому правителю, то одному пообещает, то другому…

Как-то года два тому назад Милютин разговорился с князем Горчаковым, который тоже наблюдал за Бисмарком, виделся с ним в Берлине, вел переговоры. И вот, подводя итоги германской политики, князь сказал: