Фельдмаршал Румянцев - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Петелин cтр.№ 180

– Конечно, ваше сиятельство! Неужто сомневаются там, в Петербурге? – удивился Василий Долгоруков.

– Может, там и понимают, но они хотят, чтобы Румянцев побеждал малым числом, как при Кагуле… Теперь слушай о самом главном, о переходе через Дунай. У нас уже накопился какой-то небольшой опыт, знаем, что нас ожидает… Итак, переправить армию через Дунай мы можем только на судах. Навесть мост в некоторых местах можно… Трудно, но можно. Но как удержать его? И помыслить нельзя, потому что наводнение в сей реке, многократно за лето происходящее, все снесет.

Румянцев сокрушенно замолчал, понимая все трудности, которые возникнут при составлении реляции Екатерине II. Да и поверит ли? Столько недругов появилось у него за то время, что он командует армией. Особенно после того, как пожаловали ему фельдмаршальское звание.

– А сколько внутренних недостатков нам необходимо преодолеть, чтобы подготовить армию к переходу чрез Дунай! И главное – нужно наладить с питанием и снаряжением армии. Пропитание мы доставляли из Польши, но за годы войны и она оскудела, часть жителей вымерли от морового поветрия, другие обнищали чрез всегдашние употребления на службу войскам… Едва ль не до последка потеряли свой скот, доставляя транспорты сюда. И теперь перевозка провианта в толи-кую уже цену обходится, что трудно отыскать и подрядчика… А тут еще новые хозяева объявились – цесарцы, которые дают по четыре крейцера в день на содержание всем, кто будет селиться на отошедших к Австрии польских землях. Вот и бегут туда и поляки, и даже молдаване и валахи. А я сколько ни старался отсюда высылать выходцев из этих княжеств, ничего так и не получается до сих пор: побудут в карантине нашем, проживут весь свой достаток и назад возвращаются. И чем далее мы пойдем за Дунай, тем более неизмеримые трудности будем испытывать с пропитанием.

Румянцеву трудно было говорить, он задыхался, горло сводила судорога. Василий Долгоруков с состраданием смотрел на него, хотя и пытался скрыть свое чувство.

– Вот видишь, в каком нахожусь весьма печальном состоянии. Чрез долговременные и жестокие болезни лишился я всего здоровья. Я бы хотел искать пользы в теплое время у вод целительных, но и на сию дорогу недостанет ни здоровья, ни денег, да и не отпустят… Потемкин уже просится в Петербург, ты поедешь с реляцией, Игельстром… Все получат какую-то передышку от тягот войны, лишь мне придется тянуть за всех лямку солдатскую… Пожить бы сейчас в уединении, половить рыбку, выйти по первому снегу за зайцем. А тебя никто не разыскивает, ты спокойно отдыхаешь душой…

– А где вы будете жить после войны, ваше сиятельство? В Петербурге или Москве? – спросил Долгоруков.

– Коварный вопрос… Не могу я на него ответить, мой милый князь… Помышляю об уединении как ближайшем средстве излечения от всех своих недугов, а не знаю, где его найти. Весь свой век радел я о службе, а не радел о домоводстве, и не имею и теперь я своего жилого угла. Вот какие обстоятельства… Не о том сейчас забота. Поспеши, князь, с ордерами.

– Будет немедленно сделано, ваше сиятельство, – с готовностью отозвался генерал.

Князь Долгоруков ушел, а Румянцев долго еще размышлял о том, удастся ли генералам осуществить его замысел уже в нынешнюю кампанию или все-таки придется и в будущем году все начинать сначала: переходить Дунай, брать Базарджик, Карасу и идти к Шумле.

Потом мысли его повернулись совсем в другом направлении: действительно, где же ему жить после войны? Семья совсем рухнула, сыновья выросли, начали самостоятельную жизнь, вон уже камер-юнкеры, а старший – полковник. И графиня Румянцева пошла на службу, приняв предложение императрицы стать статс-дамой у юной супруги наследника престола Павла. Вся в делах и хлопотах, так что ей некогда писать ему письма… А мать по-прежнему проводит время за картами и в придворных интригах и хлопотах. Сестры тоже живут своей жизнью. Впрочем, скорее бы наступил мир. Где-нибудь найдет себе пристанище, чтобы залечить свои хворобы, телесные и душевные.

Почти два месяца Румянцев ждал весточки от князя Василия Долгорукова, уехавшего в Петербург. Но так и не дождался. Екатерина II ответила на его реляцию, а дежурный генерал, как только вышел из-под его подчинения, тут же закрутился в вихре интриг и досужих домыслов о фельдмаршале. Румянцев не выдержал и написал: «Не только знаю, что ты приехал, но и, к удовольствию моему, получил от ея императорского величества удостоверение, что ей благоугодно было принять о тебе собственное мое свидетельство. Но, знав сие, не знаю, однако ж, где ты усел, а вижу, что тебя нет с нами. Письма я от тебя ни одного не получил, а вверил я тебе о многом учинить донесение; по крайней мере, коротко скажи: времени ли нет, или уже никакого места не имеют здешние обстоятельства, чтоб внимать истинному их положению и выслушать, что есть нужно и что неудобно? Пожалуй, уведомь не обинуясь; слух мой к всему отверзну! Ежели не доселе, то дальше твое молчание будет мне прискорбно. После твоего отъезду приятного и радостного у нас ничего не было, а от болезни, в которой ты меня и оставил, изнемогаю я пуще на всякой день и до самой уже крайности. Прости, и будь ты уже здоров!»

Чем объяснить это молчание? Румянцев рекомендовал императрице князя как ревностного к службе генерала. И вот молчит… Потемкин тоже молчит. Ну, этот давно ждал своего случая, этот не пропадет. Но что же случилось с Василием Долгоруковым? Неужели он обиделся за брата Юрия Долгорукова, генерал-поручика, который столь неудачно возглавлял поиск против Шумлы, за что получил выговор от фельдмаршала? Но как же было его не отчитать, если он, в сущности, сорвал успешное завершение кампании 1773 года? Правда, князь Юрий Долгоруков пытался объяснить свою трусость и беспомощность тем обстоятельством, что Унгерн отступил от Варны и что ее гарнизон мог бы преследовать его и отрезать от корпуса Унгерна… Детские объяснения, недостойные опытного генерала, командовавшего таким корпусом, который самостоятельно мог действовать против Шумлы! И когда завершилась кампания и генералы возвратились для объяснений с фельдмаршалом, то Румянцев высказал им все, что долгие дни носил в своем сердце.

Много лет спустя, в 1817 году, престарелый Юрий Долгоруков, вспоминая свой поход за Дунай в «Записках», написанных для дочери, решил «отомстить» Румянцеву за этот выговор. Читатель сам разберется в сложных взаимоотношениях фельдмаршала со своими подчиненными, прочитав один отрывок из «Записок»: «…Казалось, что сие (Унгерн и Долгоруков захватили только что Базарджик. – В. П.) должно быть концом нашей экспедиции, но в это время мы получили от фельдмаршала ордера, в коих он, по обыкновению своему, точного повеления не давал, а писал: нет ли возможности сделать покушение на Шумлу, где сам визирь?» (И здесь автор «Записок» делает очень важное примечание, все пронизанное незатухшей обидой на фельдмаршала: «Сей великий предводитель своего времени мастер был войска расставлять и пропитать: в сих частях он не имел себе подобного. Но по несчастию для подчиненных, все их удачи относил к себе, а неудачи падали на подчиненных. Например, вся армия знает, что в Кагульской баталии, когда янычаре рассеяли каре Племянникова, то брат мой с тремя эскадронами в них ударил, гнал их в ретраншемент и сам, будучи ранен, туда вскакал. В реляции о сей атаке ничего не сказано; а говорится, что победа была потому выиграна, что фельдмаршал закричал первому гренадерскому полку: стой! И вся слава отдана гренадерскому полку, к которому и на ружейный выстрел турки не подходили». И эта неправда о фельдмаршале широко распространилась в литературе того времени, в частности в сочинении Полевого о Суворове. Но в то время еще живы были современники Румянцева, воспоминания которых опровергли распространение домыслов обиженных. – В. П.)