Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Павлович cтр.№ 6

Галина Аркадьевна рассмеялась.

— Банкиры спросят, сверяла ли кассир номер карты и фамилию на чеке и лицевой поверхности карты — кассир ответит, что, конечно, да, добавит, что карта не была повреждена и признаков подделки не было, и на этом «допрос» окончен — при всех подозрениях у банка нет правовых оснований заблокировать платеж.

Конечно, если бы продавцы в минских магазинах проверяли, совпадают ли данные на слипе с цифрами на самой карте, то было бы невозможно превратить уже использованную карту в многоразовую, однако в Беларуси — стране непуганых идиотов — кассиры повсеместно «забивали» на правила по безопасному обслуживанию банковских пластиковых карт и мне нередко удавалось совершать покупки с дампов, записанных на оригинальные, но просроченные, а то и вовсе на дисконтные карты.

В работу с белым «пластиком» нередко вовлекались бизнесмены, которые задолжали криминальным авторитетам и у которых не было выбора. Конечно, мы не «доили» одну точку слишком часто, иначе обслуживающий банк мог отобрать терминал и мы бы остались вообще без работы.

— Погоди, ты сказал белый «пластик». Вот и в обвинении у тебя фигурирует этот «пластик», двадцать штук, которые якобы у тебя нашли…

— Только не у меня нашли, а у Сапрыкина. И он сказал мусорам, что это я ему их передал, назвал PIN-коды и попросил снять кэш в минских АТМ (банкоматах). Надеюсь, что такое PIN — вы знаете?

— Знаю, четыре циферки, без которых наличные в банкомате не получишь.

— Верно. Но я дополню. Во-первых, PIN-код нередко требуется и при оплате покупок. А во-вторых, PIN (Personal Identification Number — «персональный идентификационный код») необязательно состоит из четырех цифр. Его длина должна быть достаточно большой, чтобы минимизировать вероятность его подбора методом проб и ошибок, а с другой стороны — достаточно малой, чтобы кардхолдер мог его запомнить. Поэтому длина PIN-кода варьируется от четырех до две-PIN-кода варьируется от четырех до две-кода варьируется от четырех до двенадцати цифр. Чаще, конечно, четыре.

— «Пины» ты где брал?

— «Пины»… Рядовые кардхолдеры уверены (и банкиры постоянно твердят им об этом), что PIN-код взломать или украсть невозможно, но я знаю способов десять, как это сделать.

— Ого! Рассказывай, — к этой теме Галина Аркадьевна проявила неподдельный интерес.

— Может, не сегодня? Это тема для отдельного разговора, а я устал что-то, пойду в камеру.

— Я могу передать твои письма родственникам…

— О, конечно. Сейчас напишу.

«Малява», небольшая записка, письмо «по-зеленой» (без цензуры)… Написать в ней можно много чего, и даже нужно, но вот безопасно ли это?.. Адвокат, конечно, представляет мои интересы, и в руки к следователю моя записка не попадет… Или попадет? Ведь и адвоката могут прошмонать после того, как он выйдет от меня… Впрочем, выбора особого нет, пишу:

«Здравствуй, Лисичка! Я в порядке, держусь, больше за тебя переживаю. Письмо твое получил и уже написал ответ — скоро получишь. Прошу, каждое свое письмо нумеруй по порядку, и я так же буду — чтоб не пришлось потом гадать, все ли дошло. Передачу получил, спасибо огромное. Свяжись с Кайзером (u26 — мой модератор на DM), он должен нам 10k, пусть тебе отдает. Найдите Питерского — он тоже десятку висит.

По Илье Сапрыкину. Пусть продает офис и возвращает мою часть вложенных денег, отговорки слышать я не желаю.

Диме скажи, чтобы срочно (!) сменил пароли ко всем моим “аськам” (мусора наверняка в них висят) и предупредил всех клиентов, чтобы не велись на мусорские прокладоны. Всем нашим привет. Очень люблю тебя».

— Вот, написал. Спрячьте только понадежнее, — попросил я адвоката.

— Я прочту, о’кей?

Я согласно кивнул. Галина Аркадьевна быстро пробежалась глазами по тексту, сложила «маляву» вчетверо и засунула ее… в свой лифчик.

— Ну кто к старой женщине в бюстгальтер полезет? — видя мое недоумение, сказала она.

Я согласился.

— Завтра приду, продолжим разбираться в твоих похождениях, кардер, — последнее слово она произнесла нарочито медленно, словно старалась его запомнить. — Как тебя тюрьма встретила?

— Да нормально все, спасибо. До завтра.

Ты хочешь знать, как выглядит тюрьма? Ты и вправду хочешь это знать?

Что ж…

Есть тюрьмы «красные», где вся власть принадлежит администрации, а значит, навязан жесткий режим содержания, и «черные», где основные вопросы решают авторитетные заключенные, понятное дело, с ведома и при молчаливом согласии тюремного начальства. Володарка того периода, к моему огромному облегчению, была тюрьмой «черной», в отличие от, скажем, ближайшего к Минску жодинского централа, «красного», как советский флаг.

Первым делом в следственном изоляторе попадаешь на «шмон» (личный досмотр), где из твоей обуви стоимостью, нередко превышающей зарплату тюремного контролера, выламывают супинаторы, а у тебя отнимают запрещенные вещи и предметы, включая поясные ремни и шнурки. Ты начинаешь робко протестовать, мол, как же я без шнурков-то буду, а тебе в ответ: «Не положено. Вдруг ты еще в камере повесишься», хотя даже самому далекому от тюрьмы человеку (а менту и подавно) известно, что в камерах расплетаются все вязаные вещи — свитера, шапки и даже синтетические носки (из которых получается особо прочная нить) — и из всего этого добра можно хоть корабельный канат соорудить. Да и на простыне при большом желании всегда можно повеситься.

«Разденьтесь. Трусы тоже. Вытяните руки. Присядьте три раза» (вдруг ты что запрещенное между ягодиц зажал)… «Одевайтесь, проходите. Следующий».

Впереди спецчасть — фото анфас/профиль, снова отпечатки пальцев, анкетные данные, включая давно забытую национальность… Затем тебя препровождают на «сборку», она же «отстойник» — полутемное помещение примерно 15 квадратных метров, с парашей в углу, крохотным зарешеченным окном без стекол и «сценой»-помостом из грубо сколоченных досок, где обычно размещаются 30–40 человек, где сидишь два-три, а иногда — если, не дай бог, попадешь на праздничные дни — и пять-шесть дней. Господи, и это здесь мне придется жить?! А-а-а, мамочки…

На следующий день нас отвели в душ, взяли кровь из вены (для анализа на ВИЧ, сифилис), сделали флюорографию. Некоторых — по неизвестному мне пока принципу — дергали к «куму» — оперативному работнику СИЗО, в обязанности которого входит предотвращение беспорядков и побегов, а также «разработка» (прослушивание, подсаживание «наседок») интересующих следствие людей. Можно сказать, мне крупно повезло: в «отстойнике» я пробыл всего сутки, а на следующий вечер нас выдергивали по пять-шесть человек и куда-то вели.