Если ты найдешь это письмо? Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям - читать онлайн книгу. Автор: Ханна Бренчер cтр.№ 15

Эти дневники стали для нас пространством, где мы могли делиться своими мыслями. Даже если невозможно было сделать так, чтобы человек сидел рядом с тобой, видя жизнь твоими глазами, все равно возникало ощущение, что ты можешь обнять его и водить с собой по городу, стоило раскрыть дневник и поднести ручку к странице.

* * *

Мы начали пересылать друг другу дневники спустя семестр после нашего знакомства. Я была на курс старше Селии. Она на один семестр уехала учиться в Прагу, а я осталась, чтобы завершить последний год обучения и получить диплом. Ей было двадцать, мне – двадцать один. Мы обе собирали доказательства – и всевозможные улики – в поддержку истины, о которой никто и никогда нас не предупреждал: жизнь – это череда моментов расставания. Только-только начинаешь приспосабливаться к месту, человеку или работе – и тут все меняется, и снова приходится искать точку равновесия. Когда тебе от двадцати до тридцати, такое происходит постоянно, снова и снова. А может быть, это продолжается и после тридцати. И я готова биться об заклад, что этот процесс не прерывается и потом, когда люди становятся старше и друзья начинают ускользать, даже не сказав «прощай», или «я люблю тебя», или «я буду по тебе скучать».

В какой-то момент жизнь хлопает тебя по макушке и вручает список того, что ты можешь сохранить. Этот список удивительно длинен. Ты можешь хранить письма. Ты можешь сохранить упорство в своих попытках. Можешь хранить секреты и верность обещаниям. Можешь хранить стойкость на своем пути. Можешь сохранить у себя его толстовку – ту, которую он бросил на полу в гостиной. Можешь хранить фотографии и воспоминания – но людей сохранить ты не можешь. Люди – не вещи, их сохранить нельзя.

– Иногда мне кажется, что я не хочу ехать, – сказала мне Селия вечером накануне своего отъезда в Прагу. Белые огоньки гирлянды оплели комнату, точно плющ. Мы сидели на полу в моей квартире, нянча в руках чашки с «Липтоном». Так у нас было заведено.

– Я знаю, – прошептала я, не желая, чтобы она уезжала. – Но ты должна шагнуть в мир. Ты должна увидеть, что он для тебя приготовил. И ты должна сама решить, что хочешь быть там целиком. Все мы будем здесь, когда ты вернешься.

Однако в глубине души я вовсе не была в этом уверена. Я знала, что она уедет и я изменюсь, и все начнет разъезжаться в разные стороны. Возможно, отныне и впредь мы не будем знать ничего, кроме расстояний и расставаний. Трудно было помешать мыслям блуждать между картинками будущего – переезды, вручение дипломов, новые рабочие места, любовь, семьи… Все это могло случиться слишком быстро, глазом моргнуть не успеешь. И все же я сказала ей, что нельзя жить в двух местах одновременно. Она должна выбирать. И вкладываться в это единственное место некоторое время – столько, сколько это «некоторое время» ей позволит.

Через пару недель после начала того семестра прибыл первый дневник из Праги. Она написала на обороте обложки: «Пообещай, что ты никогда не забудешь меня, потому что, если я буду думать, что ты меня забудешь, я никогда не уйду». Однажды мы нашли эту цитату в общежитии, вырезанную на старой деревянной койке. И она, увы, потеряла для нас часть своей ценности, когда мы узнали, что первым сказал эти слова Пятачок Винни-Пуху.

Было нечто особенное в возможности носить Селию с собой и читать о ее приключениях на бумажной странице, а не на экране. Осязаемость дневников брала верх над любой другой формой коммуникации. Она ощущалась иначе, чем текстовое сообщение, иначе даже, чем просто рассказ о случившемся «по горячим следам» при личной встрече. Не было «горячего следа». Не было необходимости докапываться до корней тайн, окружающих нас. Думаю, если когда-нибудь какой-нибудь великий историк доберется до наших симпатичных дневников, он, вероятно, придет к такому выводу: «Этим двоим было ясно очень немногое. Однако они пытались выяснять. Они влюблялись. Они искали Бога. Они любили создавать чудеса из повседневности. Но в первую очередь они подбадривали друг друга и делали друг друга сильнее. И это было самое главное».

* * *

В те первые недели сентября я проводила слишком много времени, делая записи для Селии на веранде нашей квартиры. Селия была первым человеком, которому я написала, что моя работа в Манхэттене окажется не совсем такой, на какую я рассчитывала.

Годом раньше пост представителя ООН представлял собой работу с частичной занятостью. Тот, кто служил представителем ООН, одновременно работал преподавателем английского как второго языка в иммиграционном центре на первом этаже дома, где была наша квартира. Когда в должность вступила я, преподавательские обязанности были с меня сняты. Предполагалось, что я буду посещать встречи и конференции в ООН, составлять резюме, готовить статьи и заседать в комиссиях, но все же эта должность и близко не давала достаточного количества работы на 38-часовую рабочую неделю.

Инспектор моей должности старался обеспечить мне постоянное рабочее место в штаб-квартире ООН. Например, я покупала офисные принадлежности. Однажды случился один момент, точь-в-точь как в фильме «Дьявол носит «Прада», когда я пыталась тащить по Лексингтон-авеню здоровенный офисный принтер, балансируя на каблуках. Но, если не считать нескольких часов в неделю, делать было особо нечего. В то время как мои соседи в поте лица трудились в Бронксе, я ехала на поезде в Манхэттен и пыталась как-то себя занять.

– Чтобы работать на этой должности, вы должны уметь ценить продвижение мелкими шажками, – сказала мне одна женщина во время профориентации в ООН, на которую я ездила первые две недели после начала работы. – Порой прогресс движется медленно, но будут и маленькие победы.

Я крепче, чем она могла бы себе представить, цеплялась за мысль о маленьких победах, когда поняла, насколько предельная занятость усиливает ощущение цели. Без работы чувствуешь себя беспомощной. Мне нужно было найти иной способ заполнить эти часы.

* * *

– Вы можете еще раз объяснить мне, с кем я говорю? – звучал в трубке голос с густым ирландским акцентом.

– Меня зовут Ханна. Я одна из волонтеров нового набора, живу над иммиграционным центром. Это сестра Маргарет?

– Да, это сестра Маргарет.

Где-то на ее стороне линии слышались грохот и отзвуки эхо.

Сестра Маргарет была исполнительным директором общественного центра, обслуживающего район Фордем. Центр предоставлял всевозможные услуги, от детского сада до приюта для матерей-одиночек. Когда я набрала в поисковике ее имя, в ответ мне был выдан только телефонный номер и адрес блога, который не обновлялся с 2008 года. Он мало отражал ту работу, которую сестра Маргарет вела в районе Фордем-роуд на протяжении последних тридцати лет. Если удавалось заставить ее усидеть на месте достаточно долго, чтобы рассказать историю целиком, она говорила, что все началось с миски супа и сэндвич-ролла. Это скромное начало в последующие тридцать лет привело к гораздо более значительному результату, чем очередь к благотворительной суповой кухне. В Бронксе появилась разветвленная организация, обслуживающая несколько групп населения, в том числе детей, бездомных мужчин и женщин, матерей-одиночек, иммигрантов и пациентов со СПИД/ВИЧ.